На следующий день он получил письмо от начальства. Письмо носило поощрительный характер – его благодарили за предыдущие рапорты.
По случаю такой благосклонности высших сил к своей персоне он решил дать себе небольшой отдых. Гулял один в лесу (что было строго запрещено), причем с щегольской тростью и с моноклем в глазу, хотя и в гражданском платье.
В пустом зимнем лесу было хорошо, как может быть хорошо только в пустом зимнем лесу. От избытка подростковой дерзости Кранах всю дорогу громко насвистывал немецкие и французские легкомысленные куплеты. Вечером читал «Войну и мир» – ту сцену, где Пьер знакомится в поезде с пожилым масоном.
С книгой в руках уснул.
Каково же было его удивление, когда во сне снова предстал перед ним человек, заботливо ковыряющийся в бинокле.
Следующие дни прошли в суете. В город прибывали свежие воинские части, и была масса хлопот, связанных с организацией их безопасности на новых квартирах.
А рапорт в Берлин все оставался ненаписанным. Кранах просмотрел свои записи – они были беспорядочны. Их, скорее, можно было бы отослать не в Управление контрразведки, а в какой-нибудь литературный журнал, из числа тех, что в 20-е годы издавались в Берлине.
Кто бы рискнул усмотреть деловую исповедь партизана, например, в следующем фрагменте:
– Вам нравится живопись вашего однофамильца?
– Не очень. Мрачноватые черные фоны. Я люблю цвет. Женские тела прекрасны на фоне моря и садов.
– А я люблю (сказал тогда Коконов значительно) черные фоны. И я люблю, чтобы изображенное на черном фоне тоже было черным. Чтобы они сливались. И только «сердце на крючке» вам тогда подскажет, где фон, а где свой человек.