Мифологемы

Во-вторых, Юнг отмечает, что если бы он игнорировал образы, обрушивавшиеся на него из бессознательного, это значило бы, что они обладают автономной энергией в его жизни. И, в-третьих, расщепить их, то есть подавить их или спроецировать их на кого-то или на что-то еще, означало бы создать это интрапсихическое расщепление в собственной деятельности, то есть страдать тем, что мы исторически называем неврозом.

То, о чем говорит в данном случае Юнг, – это больше чем индивидуальный кризис и даже больше, чем психотерапевтическая стратегия исцеления, при всей важности и того и другого. Он нам показывает восприимчивость к мифу, способность «считывать» движения духа в осязаемом мире. Он уверен в том, что для его эффективной психотерапевтической деятельности важна не только его индивидуальная работа, но и ответственная открытость к некой энергии, трансцендентной Эго, которая хочет выразить себя через него[34]. Обратившись к особому, своему внутреннему источнику мудрости и познания, он пришел к выводу относительно автономии этих образов.

Эта сознательная, произвольная точка зрения, заслуживающая всяческого уважения, отличается от психотического состояния, иллюстрацию которого можно увидеть в биографии Джона Нэша, написанной Сильвией Нэзар[35], под названием «Прекрасный ум» (A Beautiful Mind). Это Нэша было значительно ослаблено, скорее всего, из-за расстройства, вызванного биохимическими нарушениями деятельности головного мозга, которые проявлялись настолько сильно, что он не мог отличать людей, находящихся с ним в одной комнате, от собственных интрапсихических образов этих людей.

Юнг признает неотвратимую силу образа и силу сознания, необходимую, чтобы вступить в диалог с этим образом и увеличить масштаб сознания. Он постоянно говорит о своем Auseinandersetzung: «…есть во мне нечто, объясняющее вещи, для меня неожиданные, которые я не готов принять»[36]. Он осознал, что столкнулся с содержанием образов, которые он обнаружил, общаясь со своими пациентами-психотиками в Цюрихской клинике Бургхольцли. Он пишет:

Это был мир бессознательных картин и образов, приводивший душевнобольных к роковому безумию. Но в нем же содержались некие мифологические формы, которые нашим рациональным веком уже утрачены. [37]

Чтобы несколько прояснить мысль Юнга, я хочу сказать, что мифопоэтическое воображение никогда бесследно не исчезает; оно не отступает от нас дальше увиденного ночью сна, завтрашних проекций символического содержания на другого человека или аффективной энергии, скрытой в заголовках новостей просмотренных наспех утренних газет.

Из опыта диалогов Юнг вынес именно ощущение присутствия у себя трансцендентного управляющего источника мудрости. Этот источник он назвал Самостью. Результатом такого диалога неизбежно становится личностный рост. Кроме того, он пришел к выводу, что собственно Самость является получателем или носителем энергий, трансцендентных индивидуальному сознанию. Хотя Юнг не путал Самость с Богом, тем не менее он заключил, что Самость – это канал, по которому мы получаем те энергии, которые запускают звезды и вместе с тем движут человеческие души. Такая восприимчивость к мифу позволяет не избегать страданий, смерти и даже невроза, а порождает поразительное многообразие переживаний. В результате Юнг пишет:

Тогда же я целиком посвятил себя служению психике. Я ее любил, и вместе с тем я ее ненавидел, но она была моим единственным достоянием. В каком-то смысле, посвятив свою жизнь ей, я понимал, что лишь таким образом смогу пережить свое бытие как нечто всеобщее.

Сегодня уже можно сказать, что я никогда не забывал о своих первых фантазиях. Все мной продуманное и сделанное имело истоки в тех первых снах и видениях. Это началось в 1912 году, почти 50 лет назад. Все, что произошло в моей жизни после, там уже присутствовало – только поначалу в форме эмоций и образов. [38]