Мифология. Бессмертные истории о богах и героях

— Даже если это правда, — проговорил он наконец, качая головой, — зря ты пришла сюда. Бессмысленно обличать бога у его же алтаря.

Креуса почувствовала, как ее решимость слабеет и тает от слов этого необычного мальчика.

— Хорошо, не буду. Сделаю, как ты говоришь.

В душе Креусы теснились странные чувства, непонятные ей самой. Но тут вошел Ксуф. На его лице сияла торжествующая радость. Он протянул руки к Иону, однако тот отступил назад, всем своим строгим видом выражая протест. Однако Ксуф все же стиснул мальчика в объятиях, к огромному неудовольствию последнего.

— Ты мой сын! — вскричал он. — Так провозгласил Аполлон.

Сердце Креусы сжалось от обиды и негодования.

— Твой сын? А кто же его мать?

— Не знаю, — растерялся Ксуф. — Я считаю его своим сыном, но, возможно, мне дал его сам бог. В любом случае он мой.

Они застыли в молчании. Ион держался отчужденно и неприступно. От него веяло ледяным холодом. Ксуф был потрясен, но счастлив. А Креусу одолевали мысли о том, как она ненавидит мужчин и не потерпит, чтобы ей навязывали ребенка какой-то неизвестной простолюдинки. И тут появилась немолодая прорицательница. В руках она держала две вещи, при виде которых Креуса вздрогнула и, перестав думать обо всем другом, оторопело воззрилась на них. Тонкое покрывало и девичий плащ. Прорицательница сказала Ксуфу, что с ним желает говорить жрец, и, дождавшись, когда он уйдет, протянула обе вещи Иону.

— Вот, родной мой, возьми их с собой, когда отправишься в Афины с новообретенным отцом. Я нашла тебя на пороге храма завернутым в эти одежды.

— О! — воскликнул Ион. — Наверное, меня укрыла ими мать. Они приведут меня к ней. Я буду искать ее повсюду, по всей Европе и по всей Азии.

Но Креуса уже подошла к нему неслышно и, прежде чем он успел отпрянуть, спасаясь во второй раз от неприятных ему прикосновений, прижала к себе с рыданиями и поцелуями, шепча: «Мой сын, мой сын!»

Этого Ион не выдержал.

— Она сошла с ума!

— Нет, нет, — твердила Креуса. — Это мое покрывало, мой плащ. Я запеленала тебя в них, когда оставила. Понимаешь… Та подруга, о которой я говорила… Нет никакой подруги, это я сама. Твой отец — Аполлон. О, поверь мне. Я могу доказать. Разверни эти вещи, я расскажу тебе, что там изображено, я выткала полотно собственными руками. И еще, посмотри, там на плаще должны быть две золотые змейки[320]. Это я их туда прикрепила.

Ион отыскал на плаще драгоценные фигурки и перевел задумчивый взгляд на Креусу.

— Ты моя мать… Но тогда, выходит, бог истины лжет? Он ведь сказал, что я сын Ксуфа? О мать, о дорогая, я в смятении…

— Аполлон не называл тебя родным сыном Ксуфа. Он передал тебя ему как дар! — воскликнула Креуса, дрожа от волнения.

Внезапно их обоих озарило возникшее в вышине сияние, и они, подняв глаза, тотчас позабыли обо всех своих страхах, исполнившись благоговейного трепета. Над ними парила божественная фигура, бесподобно прекрасная и величественная.

— Я Афина Паллада! — возвестило видение. — Аполлон прислал меня поведать тебе, что Ион — ваш с ним сын. Это он велел принести младенца сюда из пещеры, где ты его оставила. Возьми его с собой в Афины, Креуса. Он достоин того, чтобы править моим городом и страной[321].

Богиня исчезла. Мать с сыном посмотрели друг на друга. Ион — с неподдельной радостью. А Креуса? Простила ли она Аполлону пережитые по его вине страдания, искупил ли он их своим запоздалым признанием? Нам остается только гадать, миф об этом умалчивает.

Часть VI. Менее значимые мифы

I. Мидас и другиe

Лучше всего история Мидаса изложена у Овидия, у которого я ее и заимствую. Самым надежным источником мифа об Асклепии я считаю Пиндара, приводящего этот сюжет целиком. Миф о Данаидах лег в основу трагедии Эсхила «Просительницы»[322]. О Главке и Сцилле, Помоне и Вертумне, а также Эрисихтоне повествует Овидий.

* * *

Царю Мидасу, чье имя давно стало нарицательным, синонимом богача[323], златые горы выгоды не принесли. Радость обладания ими длилась меньше дня, а потом сменилась угрозой быстрой смерти. Миф о Мидасе — пример того, как глупость может оказаться не менее пагубной, чем грех, ведь никакого зла этот персонаж не совершал, ему просто не хватило ума. Как свидетельствует его история, ум у него всегда был скудным.