Мифология славянского язычества

До сих пор все эти главные черты древнейшего предания имеют в основе своей один исключительный космогонический смысл – принадлежность всего человечества, в котором христианское и преимущественно простонародно русское имя Ивана как будто указывает нам, если можем так выразиться, на первый шаг древнейшего предания к его позднейшим проявлениям в эпических песнях жизни исторической. Действительно, как имя Ивана, так и прочие христианские имена героев и героинь наших сказок как будто уже подразумевают в себе, в уме рассказчика, православную веру и русскую народность и прямо указывают на заменение ими древнейших, ныне забытых языческих наименований. Это тем вероятнее, что герои враждебной силы сохранили эти языческие прозвища или обменяли их под влиянием татарского ига и борьбы с Польшей на мусульманские, а иногда и польские, когда олицетворения благотворных стихий носят постоянно имена христианские и, по преимуществу, народные. Подобное заменение древнейших имен вытекает, очевидно, из особого воззрения благочестивой русской старины, для которой все чужое, не русское и не православное, казалось нечистым и враждебным и лишалось даже отчасти в ее глазах всякого человеческого достоинства, чествуясь нередко прозвищем собаки в антитезис человека, т. е. православного и русского по преимуществу.

Имя Ивана – самое любимое и употребительное в нашем простонародье и чаще всякого другого в нем встречается; недаром зовем мы извозчиков ваньками, недаром и в песнях и пословицах чаще всего попадается это имя для означения купца или крестьянина, когда, напротив, в наших летописях в домосковском периоде оно почти и не встречается; почему и предположить можно, что оно было долгое время исключительной принадлежностью низших классов нашего древнего общества. Между многочисленными свидетельствами о древней привязанности простого народа к сему имени, мы приведем здесь только одну слышанную нами и мало известную пословицу, выражающую вполне всю любовь русского человека к имени Ивана: «Горе муж Григорий, лучше хоть болвана, да Ивана».

Как нынче Иван с Марьею
За одним столом сидят,
Как нынче Иван с Марьею
Все одни яства едят.

Или:

Иван да Марья
На горе купалыся,
Где Иван купався,
Там вода колыхайся,
Где Марья купалыся,
Там трава растилалыся.

Заметим еще, что как в наших мифических преданиях имя Ивана слилось и отождествилось с прозвищем Купалы – в купальных песнях, в особенности в Малороссии, весьма часто слышится соединение имен Купалы и Мареночки, Мары или Марены, бывшее некогда названием языческой богини осени, которое могло легко иметь влияние на выбор в наших песнях имени Марии. В сербских же песнях возле Марии заменяется наш русский Иван именем Ильи Громовержца, так что и Мария получает значение Громовницы.

В исторических былинах имя Ивана за немногими исключениями совсем исчезает как имя главного героя, но зато остается почти постоянным его отчеством, как будто намекая этим на происхождение этих новейших богатырей от сказочного их первообраза. Так, например, Дунай, Потык и представитель русского земства по преимуществу старый Илья Муромец – все трое Ивановичи.

Что касается женских имен храброй Марии и грозной Настасий, премудрой Василисы и угнетенной Марфы, Елизаветы или Аленушки наших сказок, из них в былинах четыре первых имени сохраняются почти постоянно с древнейшим их оттенком. Так, например, Мария Белый Лебедь, жена Потыка, и чародейка Марина, получившая, вероятно, это последнее имя под влиянием воспоминания о жене Лжедимитрия, заподозренной в колдовстве и соединяющей в глазах народа понятие всего иноплеменного, враждебного и нечистого; так и смелая наездница Анастасия, супруга Дуная, целомудрая Василиса, жена Данилы Даниловича, наряжающаяся в мужское платье, и, наконец, увезенная татарами Марфа Петровна и мать Волха Марфа Всеславьевна.

Если имя Ивана указывает отчасти на тот путь, по которому древнейший мифический рассказ перешел со временем в выражение действительной исторической жизни нашей народной старины, этот переход не мог совершиться разом, одним скачком, посредством одной только смены языческих прозвищ героев новейшими христианскими именами. Между божеством света общечеловеческого мифа и православными представителями русского земства во времена Владимира должна была необходимо существовать переходная точка, переходная личность вполне русского богатыря, еще не лишенного, однако, своего полубожественного мирового значения стихийного демиурга.

Такими переходными личностями являются в наших эпических стихах и песнях так называемые старшие богатыри, богатыри, уже покончившие свое служение во времена Владимира и тогда уже давно покоренные смертию.