Мифриловый крест

— Почему так называется?

— Так принято. Традиция связывает Сатану с тьмой, принято считать, что силы зла активизируются ночью, соответственно, дозор как бы вглядывается в ночь, где прячутся враги веры и человечества.

— Это на самом деле так?

— Нет, конечно! Солнечного света боятся только вампиры, но этот эффект вызывается не физиологическими причинами, а психологическими. Мы ставили опыты…

— Вампиры на самом деле бывают?

— Бывают. А также оборотни, живые мертвецы, адские гончие, русалки и горгоны. Другие твари в диком виде практически не встречаются.

— А не в диком?

— Сильный колдун может сотворить или призвать и более мощную тварь, но такие сильные колдуны очень редки. Так, единичные случаи. Кроме того, дракон или повелитель демонов слишком заметны и быстро привлекают внимание дозора.

— Ночной дозор — это управление охраны веры?

— Не только. В дозор еще входят управление карающей молитвы, управление священного знания и управление познания благодати. Это… как бы сказать… такая большая силовая структура.

— Совет безопасности?

— Да, вот именно! Хорошие слова — совет безопасности, надо запомнить. Но мы отвлеклись, давай, вставай на колени, тебе надо стать священником.

— Зачем?

— Чтобы мои коллеги не отрубили тебе голову, уличив в запретных знаниях. Грамотой владеешь?

— Владею.

— Значит — преступник. Ладно, хватит маяться дурью!

Я встал на колени, владыка Дмитрий возложил руки на мою голову и примерно минуту говорил по-церковнославянски.

— Встань, брат! — провозгласил он, закончив говорить, я встал и мы троекратно поцеловались. Это напомнило мне Брежнева.

— Тебе надо выбрать церковное имя, — сказал Дмитрий. — Какое тебе больше нравится?

— Сергей.

— Нет, так нельзя, церковное имя не должно совпадать с мирским.

— Тогда… да ну, ерунда какая! Какого хрена я должен менять имя?

— Таков порядок. Ты отказываешься выбирать имя?

— Отказываюсь.

— Тогда нарекаю тебя… гм… хотя бы Алексеем. Не могу вспомнить, как по-латыни "вестник" или "пришелец". Или по-гречески… тоже не помню… по-еврейски посланец — ангел, но это перебор. В общем, отныне ты Алексей. Надо бы это дело обмыть, да нельзя мне, мне еще колдовать сегодня. Короче, Алексей, иди, отдыхай, как будешь нужен, я тебя вызову.

5

Я вернулся в келью, Татьяна поинтересовалась, что со мной произошло и я сообщил ей последние новости, которые привели ее в бурный восторг. Мы выпили, вначале вина, а потом мне захотелось водки. Водка провалилась в желудок, как большая холодная лягушка, ожидаемое тепло пришло, но оно было каким-то неправильным, каким-то не таким. Казалось бы, смена имени — сущая ерунда, но почему-то именно это стало последней каплей. Этот мир совсем другой, он более чужд мне, чем Толкиновское Средиземье или Хайнлайновское будущее. Глупо думать, что я смогу привыкнуть к нему, что смогу в нем комфортно существовать. Непонятно даже, смогу ли я в нем вообще существовать, ведь совсем скоро я стану ненужным этому чертовому дозору, и что тогда? "Мы ставили опыты", говорил Дмитрий, какие опыты, хотел бы я знать? Как можно определить, что светобоязнь вампиров носит психологический характер, если не превращать в вампиров нормальных людей? "Мы все служим господу", говорила Татьяна, "Все сущее принадлежит господу", говорил Дмитрий, он не сказал, что господь в данном случае выступает в лице своих приближенных слуг, но это и так понятно из контекста. Дмитрий без малейших колебаний наложил на палача Андрюшку смертельные чары, и почему в следующий раз на его месте не могу оказаться я? Сейчас я представляю интерес для охраны веры, я могу помочь открыть тайны загадочного креста, я храню в своем сознании много ценной информации, но какова станет моя ценность, когда вся эта информация перейдет в распоряжение ночного дозора?

Я сказал Татьяне, что хочу выйти подышать свежим воздухом, она засуетилась, куда-то убежала, но быстро вернулась и принесла целый комплект монашеского обмундирования. Ряса была черного цвета, вот, значит, зачем она спрашивала, служил ли я в войске. Нижнее белье тоже было черным и это напомнило мне серию анекдотов про советских пограничников. К рясе прилагалось кашемировое пальто с капюшоном, вязаная шапочка типа "презерватив", кожаные перчатки на тонком меху, мохеровый шарф и тяжелые ботинки вроде "гриндерсов". Я облачился во все это снаряжение, Татьяна нацепила на себя женский вариант монашеского облачения, включающий в себя, среди прочего, мини-юбку и высокие обтягивающие сапоги, и мы выбрались на улицу. Охрана в воротах нам не препятствовала.

На улице было относительно тепло, градуса три ниже нуля, но мела метель и это портило все удовольствие от прогулки. Кроме того, здесь, видимо, не принято расчищать улицы в снегопад, а брести по щиколотку в снегу тоже не очень приятно. Тем не менее, холодный зимний воздух чуть-чуть успокоил мои разгоряченные мозги.

— Слушай, Татьяна, — сказал я, — я ведь теперь один из монахов, правильно? А жалование какое-нибудь мне полагается?

— Разве ты не знаешь? — удивилась Татьяна. — В монастыре деньги не в ходу.