Мифриловый крест

— У нас такие дорогие лошади. Понимаешь, когда какая-то вещь выходит из массового использования, она переходит в разряд роскоши. Это роскошь — иметь лошадь, когда автомобиль почти во всех отношениях гораздо удобнее.

— Почти?

— На автомобиле нельзя быстро ездить по бездорожью. Во всех остальных отношениях он удобнее.

— Сколько у вас стоит бензин?

— Около десяти рублей за литр.

— Литр — это сколько?

— Десятая часть ведра.

— А рубль?

— Батон хлеба стоит шесть рублей.

Дмитрий наморщил лоб и пошевелил губами:

— Шестнадцать батонов за ведро… насколько хватает ведра бензина?

— Это зависит от модели автомобиля, скорости движения…

— В среднем?

— В среднем ведро уходит на сто километров, то есть, верст.

— Дороговато выходит.

— Существует еще общественный транспорт. Есть такие большие автомобили, они называются автобусы, они ездят по определенным маршрутам и останавливаются в определенных местах. Одна поездка на автобусе стоит семь рублей, кроме того, можно купить билет на несколько поездок, тогда каждая поездка выйдет дешевле.

— Понятно. И много в Москве автомобилей?

— Точно не знаю. Миллиона два, наверное.

— Сколько?!

— Миллиона два. Может, уже три, я точно не знаю.

— А людей в Москве сколько?

— По последней переписи двенадцать миллионов.

— Сколько-сколько?!

— Двенадцать миллионов. Еще два-три миллиона живут в пригородах, и еще около миллиона незаконных приезжих.

— Столько народу в одной Москве… как они сюда помещаются?

— Эта Москва гораздо больше, чем в твоем мире. В нашу Москву входят Теплый Стан, Бутово, Царицыно…

Дмитрий присвистнул.

— Это же настоящий мегаполис!

— Так и есть. Это почти что официальное название.

— В Европе есть города больше Москвы?

— Вроде бы нет. Лондон примерно такой же, может, чуть-чуть поменьше. Но есть еще Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Мехико, Токио, Шанхай…

— Значит, Москва — один из крупнейших городов мира… а если в нее входит Бутово… мы что, почти в самом центре?

— Да. Считается, что граница центра проходит по Садовому Кольцу.

— Это еще что такое?

— Калужская площадь, Добрынинская площадь, Таганская площадь…

— Понятно. А что это за шум вон за теми домами?

— Ленинский проспект. В вашем мире это называется Калужский тракт.

— А откуда шум?

— Машины.

— Какие машины?

— Автомобили.

— Они так сильно шумят?

— Их много.

Дмитрий посмотрел налево и открыл рот. Я проследил его взгляд и увидел грязно-бежевую "копейку" с помятым капотом, бодро приближающуюся к нам, подпрыгивая на неровностях заснеженной дороги. Лобовое стекло сильно обледенело изнутри и было совершенно не видно, кто сидит за рулем. Должно быть, камикадзе, раз едет с такой скоростью по такой дороге. Я посмотрел направо и увидел, что совсем рядом с нами переулок делает крутой поворот, а перед поворотом дорога покрыта гладким слоем льда. Кажется, сейчас начнется представление…

"Копейка" поравнялась с нами, невидимый водитель нажал на тормоз, машина загремела шипованой резиной и легко вписалась в поворот. Я даже ощутил некоторое разочарование. Извращенец, лучше бы машину поменял, чем ставить крутую резину на такую помойку.

— Это и есть автомобиль? — спросил Дмитрий.

— Он самый.

— Он ехал очень быстро, гораздо быстрее лошади.

— Предельная скорость для этой модели — сто сорок верст в час. Можно и быстрее, но трансмиссия долго не выдержит. То есть…

— Я понял, если ехать быстрее, автомобиль скоро сломается. Это как лошадь загнать.

— Примерно.

— А сколько стоит такой автомобиль?

— Такой — долларов пятьсот. Кстати, у нас принято называть автомобиль машиной. Автомобиль — слишком официально.

— Понял. Доллар — это сколько рублей?

— Примерно тридцать два.

— Это получается… две с половиной тысячи батонов хлеба. Какой средний месячный доход в Москве?

— Около десяти тысяч.

— Рублей или долларов?

— Рублей.

— Значит, обычный смерд может купить такую машину… за полтора месяца.

— Если ничего не будет есть.

— Естественно. Слушай, а у вас богатый мир!

— У нас хватает людей, еле-еле сводящих концы с концами.

— Это понятно, богатые и бедные есть везде. Но в целом… ладно, хватит стоять на месте, пойдем куда-нибудь.

— Куда?

— Да хотя бы на этот… какой там проспект?

— Ленинский.

— Вот туда. А что это за Ленин, кстати?

— Правитель России в 1917–1924 годах.

— Да, кстати, совсем забыл, какой сейчас здесь год?

— Две тысячи второй.

— Припоминаю, Агафон говорил, что этот мир смещен не только в пространстве, но и во времени. Вроде Агафон говорил, что у вас тоже был Николай Второй?

— Был.

— И что с ним случилось в 1917 году?

— Отрекся от престола.

— Почему?

— Потерял поддержку всех слоев общества. Первое народное волнение стало для него последним.

— А что за волнение?

— Точно не помню, ерунда какая-то. Какие-то деятели вышли на улицы, устроили шествие, вначале призывали к чему-то безобидному, а потом стали кричать "Долой самодержавие!". Полиция отказалась их разгонять… ну и так далее.

— Значит, Николай Второй отрекся в пользу этого Ленина?

— Нет, он отрекся в пользу кого-то другого. Потом начался жуткий бардак, и в конце года власть взяли большевики во главе с Лениным.

— Вроде как Бонапарт во Франции?

— Вроде того.

— Эти большевики правят до сих пор?