Читаем Мифург полностью

Ну, а когда антисемит Петрович сцепился в присутствии домоуправа с озверевшим вервольфом Фишманом, крепко осерчавшим на кличку «кобель несытый», то с легкой руки разнимавшего антагонистов спартанца Мегаамнона и прилипло к Павлу Лаврентьевичу прозвище «мифург», обидное и малоприятное.

Если, конечно, справиться в энциклопедии, то это всего-то навсего творец мифической действительности, но произнесите это слово вслух, на языке покатайте, на себя примерьте — и вы поймете душевную дисгармонию Манюнчикова Павла Лаврентьевича, беспартийного, литератора, мифурга. Тьфу, пакость-то какая!..

А вреднее прочих зеленые были, с бластерами, из «Эпсилона Буридана». Лезут, подлецы, из всех тарелок, пищат возмущенно не по-нашему — однако же понятно для русского человека! — и требуют дописать к ним незамедлительно часть вторую, «Буриданов мосол», их способы размножения, в отличие от первой, не порочащую, а в случае отказа грозятся конфликт учинить, со стрельбой и порчей мебели. Хотя и сами бы рады по-хорошему, да не могут — так они, альдебараны ушастые, устроены.

Пробовал Манюнчиков к реализму обратиться, стихи писал, про подвалы и овалы, втайне надеясь на появление в доме замены жены ушедшей — но тщетно. То ли рифмы подводили, то ли реализм проклятый нежизнеспособен оказался, но как была вокруг Павла Лаврентьевича, по образному выражению иностранца Фишмана, «ист дас дер пролочь своклятая», так и осталась.

И до того дело дошло, что в рецензии последней, среди прочих оскорбительных выпадов, и такой обнаружился: «...и к тому же непонятно, почему убитый в последней главе вампир женится в послесловии на не упоминавшейся ранее принцессе?!»

С тяжелым предчувствием перелистал Манюнчиков исчерканную рукопись — и обнаружил эпилог новоявленный, корявым почерком Петровича дописанный, о принцессе через «ы» и с одним «с», зато с голубыми глазами.

Затрясся вурдалак проклятый, посинел в ответ на возмущение авторское справедливое, но пера не бросил, заявив о видении своем неординарном, и в пример Говарда с Гоголем привел, мол, не чета всяким...

А там, глядишь, и Властелин Черного Круга бьет стомордонту пятую, тридцать седьмую и девяносто первую морды за аббревиатуру ВЧК, ему не глянувшуюся, Лючия метафору на зубок коренной пробует, а шпана ее Героиныча оседлала и вписывает цельный эпизод похождений Василиска Прекрасного в любимую Манюнчикову повесть для детей «Конец Добрыни Никитича». А дурень многоголовый бензином подфыркивает, недоросткам вторя: «Тили-тили, трали-вали, сам сиди в своем подвале, тили-тили-тесто, там тебе и место!»

И конца края не предвиделось злоключениям Павла Лаврентьевича, потому как бросить писать он уже не мог, засосала стихия, да и на ранее прописанных оно все равно бы не повлияло — как вдруг... Ох уж это «вдруг»! Сколько раз швырял Манюнчиков его спасательный круг гибнущим героям, а тут и самому вцепиться довелось. После никак не мог вспомнить — то ли сначала пришел типовой договор на забытую новеллу «Волка ноги кормят» (с просьбой уточнить, чьи именно ноги), а уж после пропажа Фишмана обнаружилась, то ли сначала вовкулак смылся, а договор только вечером принесли...

Так или иначе, но повернулась к Павлу Лаврентьевичу фортуна местом надлежащим, и с каждой новой подписью под очередным договором пустела квартира малогабаритная.

Ушла, выписалась верная Лючия, стихли дразнилки детишек зубастых, хвосты чертячьи не мельтешат под столом, улетел змей неведомо куда, и космический разбойник Трофим улетел, и сенбернар Шарик скулит под дверью, не чуя привычных запахов серы, мяса и дешевого портвейна...

И плесневеет колбаса, которой добрый Фишман подкармливал местных хиппи, воя с ними на луну и защищая тихих лохматиков от хулиганья и милиции...

Последним ушел Петрович, покаявшийся перед уходом и удостоверение новенькое показавший, где синим по белому написано было: «Вампырь Е. П., генеральный директор издательской компании „Интеркол“». Добился-таки своего Петрович, добился, хотя и осунулся, похудел, побледнел — много кровушки попили из него исполкомы, типографии, заводы бумажные, да и мало ли их, до нашего брата охочих!..

Как же много места жилого оказалось у Павла Лаврентьевича, и деньжата завелись, и автографы давать приходилось, а счастья не было. Пробовал Манюнчиков к реализму обратиться, стихи писал, но заклинило его... «В сыром прокуренном подвале, на строгом девичьем овале...»

И все. Не пошла лирика, отказал реализм, утихло в квартире. Хорошо стало, свободно, тихо. Как в могиле.

«Манят, засасывая в омут,Зовя к счастливому концу...»

И тут решился Павел Лаврентьевич, и ручку покрепче ухватил.

«Зовя к счастливому концу —И кровь текла по боковому,Еще молочному резцу!»

Дописал, адрес редакционный на конверте вывел и на почту бросился с улыбкой радостной на просиявшем лице. Авось, не примут...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Нечаянное счастье для попаданки, или Бабушка снова девушка
Нечаянное счастье для попаданки, или Бабушка снова девушка

Я думала, что уже прожила свою жизнь, но высшие силы решили иначе. И вот я — уже не семидесятилетняя бабушка, а молодая девушка, живущая в другом мире, в котором по небу летают дирижабли и драконы.Как к такому повороту относиться? Еще не решила.Для начала нужно понять, кто я теперь такая, как оказалась в гостинице не самого большого городка и куда направлялась. Наверное, все было бы проще, если бы в этот момент неподалеку не упал самый настоящий пассажирский дракон, а его хозяин с маленьким сыном не оказались ранены и доставлены в ту же гостиницу, в который живу я.Спасая мальчика, я умерла и попала в другой мир в тело молоденькой девушки. А ведь я уже настроилась на тихую старость в кругу детей и внуков. Но теперь придется разбираться с проблемами другого ребенка, чтобы понять, куда пропала его мать и продолжают пропадать все женщины его отца. Может, нужно хватать мальца и бежать без оглядки? Но почему мне кажется, что его отец ни при чем? Или мне просто хочется в это верить?

Катерина Александровна Цвик

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Детективная фантастика / Юмористическая фантастика