Мифы для жизни

Сфера искусств – вот где сегодня редуцирующий, ограничивающий движения жизни эффект от потери чувства формы опаснее всего, так как именно в творчестве лучше всего проявляются и измеряются созидательные силы народа. Невозможно удержаться от сравнения современной культуры с положением дел в искусстве Древнего Рима. Почему произведения римской архитектуры и скульптуры, при всем их величии и красоте, менее впечатляющи, менее волнующи, менее выразительны внешне, чем греческие? Многие задумывались над этой проблемой, и однажды ночью ко мне во сне пришел ответ, который я бы теперь хотел представить как важное озарение. Дело в том, что в небольшом сообществе типа Афинского отношения творца с местными правителями могли быть открытыми и прямыми, эти люди наверняка знали друг друга с детства. В современном Нью-Йорке, Лондоне или Париже художнику, желающему стать известным, надо ходить на коктейльные вечеринки. Заказы получают не те, кто сиднем сидит в своей студии, а участники приемов и выставок, появляющиеся в нужном месте и встречающиеся с нужными людьми. Они не настолько сильно поглощены муками уединенной творческой работы, чтобы уйти дальше своих первых достижений на поле востребованных на рынке стиля и техники. Еще одно последствие описанного – «сиюминутное искусство». Какой-нибудь смышленый малый, слегка напрягши творческий мускул, изображает нечто оригинальное. Затем его находка попадает в критические заметки, где бурно восхваляется или осуждается дружественными или враждебными журналистами, которым самим надо много где побывать и много с кем пообщаться. В итоге – учитывая нехватку времени на не предусмотренное бурной социальной жизнью погружение в предмет – эти же критики обнаруживают себя в недоумении перед чем-то действительно сложным или действительно передовым.

С нескрываемым отвращением вспоминаю я рецензии на вышедший в 1939 году роман «Поминки по Финнегану». Мало того что от по-настоящему эпохальной работы отмахнулись как от невнятной, – она была отвергнута с напыщенным пренебрежением как надувательство и пустая трата времени читателя. Однако два года спустя пьеса Торнтона Уайлдера «На волосок от гибели», которая полностью, от начала и до конца, опирается на замысел, композицию, персонажей, сюжетные линии и даже второстепенные детали – и все это списано откровенно, явно и бесстыдно, – «Поминок по Финнегану» великого ирландца, получила Пулитцеровскую премию по литературе как величайшая американская пьеса того проклятого сезона. Практически любому значимому современному произведению, во-первых, чрезвычайно трудно пробиться к известности. Во-вторых, даже когда это случается, так называемые критики почти наверняка расправятся с ним. Разве не примечательно, например, возвращаясь к истории с Джеймсом Джойсом, что за всю карьеру этому величайшему литературному гению нашего века так и не дали Нобелевской премии? И разве не удивительно, что до сей поры у нас так и не появилось творческой работы, соответствующей требованиям и возможностям невероятного периода после Второй мировой войны – времени, возможно, величайшего духовного преобразования в истории человеческого рода? Ситуация более чем печальная, поскольку именно из озарений творческих провидцев и художников любой народ создает актуальные мифы и ритуалы, которые поддерживают жизнь и помогают взрослеть.

Позвольте мне напомнить здесь высказывания Ницше о классическом и романтическом искусстве. В каждом из них он определял два типа, или уровня. Есть романтизм истинной силы, который ломает существующие порядки, чтобы пойти дальше, к новым формам, и есть, с другой стороны, романтизм, который вообще не способен облечь себя в законченную форму, он уничтожает и осуждает от возмущения. Точно такая же история и с классицизмом: есть классицизм, который легко достигает воплощения в признанных формах и может как угодно играть с ними, живо и ярко выражая через них свои собственные творческие цели, и есть классицизм, который из-за своей слабости отчаянно цепляется за форму, сухой и жесткий, авторитарный и холодный. Хотел бы отдельно остановиться на том, – и думаю, Ницше со мной бы согласился, – что форма исполняет роль средства, проводника, благодаря которому жизнь проявляется величественно, ясно и грандиозно, а бессмысленный взлом этой формы – то же самое для человека, что природное бедствие для животных, поскольку именно ритуалы и правила структурируют любую цивилизацию.