Сто лет назад итальянский экономист Энрике Бароне[39] доказывал, что эффективный рыночный социализм теоретически вполне возможен. Государство просто должно вычислить функции спроса и предложения и установить те же цены, что и рынок. После этого Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек указали на абсолютную нереалистичность этой модели, поскольку Госплан в принципе не может собрать необходимую для решения этой задачи информацию и, следовательно, неизбежны дефициты одних товаров и перепроизводство других. Однако этот (провидческий!) аргумент не разубедил поклонников рыночного социализма. В 1936 г. польский экономист Оскар Ланге подробно описал, как построить эффективный рыночный социализм[40]. Социализм Ланге не просто не уступает рыночной экономике, он существенно лучше – государство может предупредить появление монополий и справиться со всевозможными недостатками рынка, связанными с экстерналиями и предоставлением общественных благ. Государство определяет правила поведения менеджеров госкомпаний так, чтобы они не уступали в производительности частным предприятиям.
Как ни странно, замедление экономического роста в социалистических экономиках (в том числе и относительно «рыночных» Венгрии и Югославии) и даже распад СССР и СЭВ не убедили сторонников идеи рыночного социализма в ее безнадежности. Более того, в конце 80-х гг. дискуссия развернулась с новой силой. Несколько ведущих экономистов предложили воспользоваться ситуацией в начале переходного периода и попробовать реализовать модель рыночного социализма в чистом виде – построить конкурентный рынок, но оставить средства производства в государственной собственности. Интересно, что в начале 90-х гг. эти предложения были отвергнуты не только разочарованными в социализме странами соцлагеря, но и такими разными экономистами, как Джозеф Стиглиц и Андрей Шлейфер[41]. Нобелевский лауреат Стиглиц – самый влиятельный сторонник государственного вмешательства в экономику, а часто цитируемый экономист Шлейфер – последовательный противник расширения роли государства. Однако оба отметили, что проблемы асимметрии информации, неполноты контрактов и рынков делают невозможным эффективное управление бизнесом в социалистической системе. Только кровно заинтересованные в прибыли частные собственники способны эффективно управлять компанией и создавать для менеджеров адекватные стимулы – как кнуты, так и пряники.
Шлейфер также раскритиковал ключевые предположения Ланге о том, что государство способно выполнять свои обязательства при социализме, и о том, что политики альтруистичны и заботятся только об общественном благе. Отказ от этих действительно наивных предположений полностью уничтожает стройную систему аргументов в пользу рыночного социализма.
Так как государство полностью контролирует всю экономику, фактически являясь крупнейшей и единственной монополией, очевидно, что оно не сможет отказаться от искушения влиять на цены. Власть государства в такой экономике безгранична. Государство не сможет проводить – в ущерб себе – эффективную антимонопольную политику. Поэтому конкурентные рынки при социализме в принципе невозможны.
Кроме того, политики – в демократической или тоталитарной системе – по определению преследуют политические цели, как правило, не имеющие отношения к общественному благосостоянию. Поэтому даже если бы и можно было создать для менеджеров правильные стимулы, у политиков не оказалось бы ни малейшего желания сделать это. Следует сказать, что Шлейфер не испытывал никаких иллюзий по поводу бескорыстности политиков и в капиталистической экономике – просто при рыночном социализме у политиков гораздо больше возможностей для преследования своих интересов.
Сторонники рыночного социализма часто приводят в пример Китай: там удалось добиться впечатляющих экономических успехов без проведения приватизации. Более того, официальные документы китайской компартии описывают экономическую модель КНР именно как «социалистическую рыночную экономику». Крупнейшие предприятия находятся в госсобственности; и на фондовом рынке фактически нет компаний, не контролируемых государством.
Но на самом деле Китай – не очень удачный пример рыночного социализма. В стране все-таки провели достаточно масштабную приватизацию. Приватизация не входила в исходный план реформ, но, когда надежды улучшить работу госпредприятий исчезли, началась приватизация малых и средних госкомпаний и частичная приватизация крупных. Уже в 1999 г. на промышленных госпредприятиях было занято вдвое меньше работников, чем в 1993 г.; вдвое же сократилась и доля госпредприятий в ВВП. Доходы от крупнейших 180 приватизационных сделок принесли более $18 млрд – примерно столько же, сколько вся российская приватизация.