Мифы и факты русской истории

 Спор о Петре в 1920-е гг. Большевики плохо относились к истории царской России, но Петру делали скидку за то, что, ломая старые московские нравы, он приближал Россию к европейскому капитализму, за которым следует социализм. В 1918 г. Ленин писал: «...Пётр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства». По мнению историка марксиста Михаила Покровского, Петра можно считать «первым представителем здесь [в России] абсолютизма в западноевропейском смысле слова». Он же призывал не идеализировать реформы Петра:

«Тем, кто любит сравнивать революционную (по форме она была таковой) ломку Петра с разгромом старого режима нашей революцией, не мешает почаще вспоминать, что революция повысила благосостояние широких масс, и это нашло себе наглядное выражение в понижении смертности, тогда как "революция" Петра страшно понизила это благосостояние и повела к колоссальному увеличению смертности и уменьшению населения почти на 20%».

Покровский повторяет неверный вывод Милюкова об уменьшении при Петре населения России на 20%. Все же в 1920-е гг. марксисты ещё не полностью монополизировали историю в СССР. В 1925 г. академик Сергей Платонов подготовил книгу ««Пётр Великий. Личность и деятельность». В ней он характеризовал Петра как «неподкупного и сурово-честного работника на пользу общую». Платонов защищал Петра от историков марксистов и таких писателей, как Борис Пильняк и ранний Алексей Толстой, представлявших царя в виде «грязного и больного пьяницы, лишённого здравого смысла и чуждого всяких приличий». Цензура запретила печатать книгу, но Платонов обратился в Президиум Академии наук СССР и после переговоров в Главлите книга была напечатана (1926).

«Восковая персона» Тынянова. Юрий Тынянов далёк от страстей в оценке Петра. Там, где другие проклинали, он обходился иронией. Пётр вызывал у него интерес, а не неприязнь — Тынянов любил культуру не допетровской, а послепетровской России. В царе он не видел предтечи большевиков, а если бы увидел — не посчитал пороком; Тынянов был лоялен советской власти. Он хотел написать книгу о жизни Петра — собирал материалы, делал выписки, читал архивы. Написал же «Восковую персону» (1930), повесть о тщетности усилий Петра. Повесть начинается с затянувшегося умирания царя. Пётр умирает в страданиях, с горькими мыслями о незавершённых трудах и предательстве близких:

«Каналы не были доделаны, бечевник[280] невский разорен, неисполнение приказа. И неужели так, посреди трудов недоконченных, приходилось теперь взаправду умирать? От сестры был гоним: она была хитра и зла. Монахине[281] несносен: она была глупа. Сын ненавидел: был упрям. Любимец, миньон, Данилович[282] — вор. И открылась цедула от Видима Ивановича к хозяйке[283], с составом питья, такого питьеца, не про кого другого, про самого хозяина... Монсову голову настояли в спирту, и она в склянке теперь стояла в куншткаморе, для науки. На кого оставлять ту великую науку, всё то устройство, государство и, наконец, немалое искусство художества? О Катя, Катя, матка! Грубейшая!»

Вокруг Петра каждый ищет свой интерес. Ищет интерес и художник искусства Растреллий[284], вознамерившийся снять маску с Петра и изготовить восковую персону на манер персоны Луи Четырнадцатого, сделанной его учителем, мастером Бенуа: «И есть способ, чтоб он вскакивал и показывал рукой благоволение посетителям, потому что он стоит в музее». На что герцог Ижорский Меншиков, к нему обратился скульптор, заметил: «А обычай тот глуп, чтоб персоне вскакивать и всякому бездельнику оказывать честь». Расстрелий пояснил: «Фортуна, — сказал он, — кто нечаянно ногой наступит — перед тем персона встанет». И Данилыч уже деловито поинтересовался, не пойдёт ли воск для отливки пушек.

В повести много сюжетных линий. Есть тайное следствие о великих взятках и утайках. Больной царь разрешил фискалу Мякинину наложить топор на весь корень. Первым шло дело герцога Ижорского. Знатнейшие суммы переправил он в амстердамские и лионские кредиты. Другие суммы, от чего аж вспотел фискал, переслала через его светлость её самодержавие. Закончив следствие, фискал прикинул на счётах: получилось 92 кости, 92 дела — 92 головы. Подумал, и убрал одну кость. Утром пришел к царю, тот ещё спал, потом открыл глаз. Тихим голосом фискал доложил. Глаз закрылся, покатилась слеза, а пальцами сделан знак; его не понял Мякинин. Он ушел в каморку, ждал день и ночь. Потом услышал: что-то неладно. Под утро вырвал всё о царице, порвал и вложил в сапог. Через час вошла Катерина, её величество, и пальцем показала — уходить. Он было взялся за листы, но она положила на них свою руку. И посмотрела. Мякинин пошёл вон. Дома пожёг в печке все, что сунул в сапог.