– Наконец, наконец-то! – загремел Одиссей и выпустил еще одну стрелу. Она нашла свою цель – один из женихов в агонии свалился на пол. Остальные в ужасе вскочили на ноги. А где же оружие? Оружия видно не было. А Одиссей стрелял непрерывно. Стоило просвистеть стреле, и одним из женихов становилось меньше. Охранявший отца Телемах со своим длинным копьем удерживал толпу женихов, чтобы они не могли выскочить через дверь или напасть на Одиссея с тыла. Столпившись, они представляли собой отличную мишень, и, пока у Одиссея не иссякнут стрелы, он будет убивать их, не оставляя никаких шансов на спасение. Но даже тогда, когда стрелы у Одиссея закончились, женихам не стало легче, потому что в зале появилась Афина, пожелавшая принять участие в свершениях своего любимца. Она предотвращала всякую попытку напасть на Одиссея. А его сверкающее копье не знало промаха; в зале то и дело раздавался ужасный звук раскалывающегося черепа, пол обагрялся кровью.
Наконец из всего этого буйного и бесстыдного сборища в живых осталось только двое: жертводатель, прислуживавший женихам, и песнопевец Аэд. Оба они молили о пощаде, но, жрец, хватавший Одиссея за колени, ее не получил. Герой срубил ему голову мечом, и тот ушел в царство мертвых, не закончив молитвы. Аэду же повезло. Одиссей не стал убивать человека, наученного божественно петь и играть на лире самими богами, и пощадил его.
Итак, битва – скорее бойня – завершилась. Старой няньке Евриклее и служанкам было приказано вымыть пол и привести зал в порядок. Они окружили Одиссея, рыдая и одновременно смеясь и поздравляя его с возвращением домой, пока не растрогали его настолько, что на глазах у него выступили слезы. Наконец служанки принялись за уборку, а Евриклея поднялась в покои хозяйки и подошла к ее постели.
– Вставай, дорогая, – произнесла она. – Домой вернулся Одиссей, а женихов уже нет в живых.
– Друг Евриклея, знать, боги твой ум помутили, – возразила ей Пенелопа. – А я так сладко спала. Ступай и радуйся, что я не задала тебе трепку, как какой-нибудь служанке, которая дерзнула бы меня разбудить.
Евриклея же настаивала:
– Но Одиссей действительно здесь. Он даже показывал мне свой шрам. Это он сам, собственной персоной.
Пенелопа никак не могла ей поверить, но все-таки решила спуститься вниз, чтобы увидеть все воочию.
Мужчина высокого роста и поистине царской наружности сидел у очага, свет от которого полностью его освещал. Пенелопа уселась напротив него и стала молча его рассматривать. Она была поражена. В какой-то момент ей казалось, что она узнает его, но уже в следующий он представлялся ей совершенно незнакомым. Наконец к ней воззвал Телемах:
– Мать, ну не будь же такой жестокосердной! Какая другая женщина не двинется с места и не бросится к мужу после двадцатилетней разлуки?
– Сын мой, – отвечала Пенелопа. – У меня нет сил пошевелиться. Если это и вправду Одиссей, то у нас найдется два способа «открыться друг другу»{44}
.При этих словах Одиссей улыбнулся и приказал Телемаху оставить их одних.
– Сейчас мы снова обретем друг друга, – объявил он. А потом пиршественный зал, который служанки уже привели в порядок, огласился кликами радости. Аэд извлекал сладкие звуки из своей лиры, вызывая у всех желание пуститься танцевать. Мужчины и разодетые женщины весело повели хоровод, и дом от топота ног их и гремел и дрожал. И все это – потому, что после многолетних скитаний Одиссей наконец вернулся домой, и все сердца были наполнены ликованием.
Глава 4
Подвиги Энея