Войдя в зал приемов, гонец поклонился всем присутствующим, поклонился фараону и протянул ему свиток папируса.
— Кто может прочесть этот папирус, не разворачивая его и не повредив печати? — спросил он и насмешливо всех оглядел. — Даю вам десять дней. Через десять дней я снова буду здесь. Если окажется, что в Та-Кемет нет столь искусного мудреца, которому это под силу, то пусть ваша страна будет посрамлена навеки и пусть признает она превосходство Эфиопии!
Сказав это, гонец опять поклонился, окинул еще раз насмешливым взглядом всех присутствующих и вышел.
Придворные мудрецы и кудесники стояли ни живы ни мертвы. Никто не решался поднять глаза, ни у кого не хватало духу заговорить первым.
Молчание нарушил сам фараон.
— Я жду вашего ответа, мудрецы, — проговорил он с тревогой в голосе. — Неужели же ни один из вас не в силах тягаться с презренной страной варваров?
Мудрецы угрюмо отмалчивались. Фараон посмотрел на сына. Но Сатни-Хемуасу тоже было нечего сказать.
— Сын мой Сатни! Что это? Или даже тебе не справиться с такой задачей? — воскликнул изумленный фараон.
— Да, владыка, да будешь ты жив, здоров и могуч, — признался Сатни-Хемуас. — Кто же может прочесть послание, не разворачивая папирус?.. Но эфиоп дал нам десять дней сроку. Я сделаю все, что в моих силах, чтоб не пришлось Та-Кемет признать превосходство Эфиопии.
Фараон нахмурился. Сатни-Хемуас отвесил низкий поклон и ушел домой.
…Близился вечер. Вот уже несколько часов Сатни-Хемуас сидел на террасе, в мрачной задумчивости уставившись в одну точку и ничего не замечая вокруг. Мехитуасехет не тревожила мужа, боясь нарушить течение его мыслей.
Но вот стали загораться звезды. Пора было идти спать, а Сатни-Хемуас все так же неподвижно сидел. Тогда Са-Осирис подошел к отцу и спросил:
— Отец мой Сатни, скажи, чем ты так угнетен? Может быть, я смогу тебе помочь.
— Оставь меня, сын, — хмуро ответил Сатни-Хемуас. — Ты еще слишком мал, и незачем тебе знать, какая у меня на сердце забота.
Но Са-Осирис не оставил отца в покое. Он надоедал ему вопросами до тех пор, пока Сатни-Хемуас, лишь бы только отделаться, не рассказал про эфиопского чародея.
— …И вот теперь я думаю, как прочесть этот папирус, — закончил Сатни-Хемуас свой рассказ, тяжело вздохнул и умолк.
Са-Осирис рассмеялся, беззаботно и звонко.
— И из-за такого пустяка ты печалишься? Встань, отец. Я прочту это эфиопское послание.
Сатни-Хемуас метнул в сына гневный взгляд. Но тот продолжал захлебываться смехом, и гнев Сатни-Хемуаса постепенно сменился удивлением. Немного подумав, он кликнул раба:
— Принеси мне из дома какой-нибудь папирус!
Когда раб вернулся и с поклоном подал свиток, Сатни-Хемуас сказал сыну:
— А ну-ка прочти, что здесь написано.
— Это «Книга Мертвых», — ответил Са-Осирис и, не развернув папируса, стал читать. Он читал до тех пор, покуда Сатни-Хемуас не прервал его, воскликнув:
— Достаточно! Сын мой! Завтра же мы идем к фараону, завтра же посрамим перед его величеством посланца варварской страны!
Наутро все придворные мудрецы во главе с Сатни-Хемуасом собрались в зале приемов. Фараон приказал послать за эфиопом.
Эфиоп немедленно явился на зов его величества. Под мышкой он нес свое таинственное послание. Не скрывая презрительной ухмылки, он оглядел всех и протянул Сатни-Хемуасу папирусный свиток.
Сатни-Хемуас тут же передал свиток сыну.
Глаза эфиопа расширились от изумления, когда он понял, что папирус будет читать двенадцатилетний мальчонка.
— Читай же! — приказал фараон.
И Са-Осирис стал читать то, что было написано в папирусе:
«Было это в давние-давние времена.
Однажды царь Эфиопии, отдыхая в тенистой беседке на берегу пруда, услыхал чьи-то голоса неподалеку. Какие-то люди тихо разговаривали в прибрежных кустах. Царь прислушался.
Поминальный храм фараона Хафра
— Если б меня не страшило возмездие, исходящее от великого Ра, — сказал первый голос, — я бы напустил на жителей Та-Кемет чары, и все египетские поля на три года стали бы неплодородными.
— Им не страшен неурожай, — возразил второй голос со знанием дела. — В их зернохранилищах достаточно запасов на случай голода… Нет! Чтоб унизить Та-Кемет и доказать его ничтожество перед Эфиопией, надо сделать из этой страны посмешище. Смех губительней всего на свете! Тот, с кем жестоко расправились, вызывает у людей сострадание и жалость. Но никогда не пожалеют того, кто смешон!.. Вот если б ты мог сделать так, чтоб их владыку, великого фараона, высекли плетьми на глазах у всего народа…
— Я могу это сделать, — заявил первый голос.
Дальше эфиопский царь слушать не стал и бегом бросился к кустарниковым зарослям, откуда доносились голоса.
— Который из вас сказал, что силой его колдовства владыку Та-Кемет высекут плетьми на глазах у рабов и черни? — нетерпеливо потребовал ответа царь, глядя то на одного, то на другого.
— Это я сказал, — помедлив, признался молодой эфиоп. — Меня зовут Гор. Я сын негритянки.
— Так соверши же свое волшебство, Гор, и я тебя щедро вознагражу!..»
Са-Осирис замолчал, поднял глаза и в упор посмотрел на эфиопа.