Все слышнее пенье девушки, которая сторожит поле и птиц отгоняет. Поет она ту песню, которую парни и девушки распевают, стоя друг против дружки: парень спросит, девушка ответит, потом девушка спросит, парень ответит.
Голос у девушки звонкий, звонче ручья, который бежит по ущелью.
Подошел Син Мын к самому полю и видит: с вершины горы серебристый ручей вниз устремился. И опять думает Син Мын:
«Чье же это такое красивое, такое обильное поле? По берегам ручья громоздятся высокие скалы. Огромные деревья отбрасывают на землю свою прохладную тень. В прозрачных водах рыбы резвятся, угри извиваются. Это поле и впрямь прекрасно, жаль только, что хозяин не вышел меня приветить».
Склонился Син Мын к ручью, чтоб напиться, смотрит — вся вода черным–черна от помета, плывет помет по ручью, и конца ему не видно.
«Такой хороший ручей, а весь в помете. Видно, здешний хозяин совсем не гоняет птиц. Придется в сторожку войти и попросить у хозяина напиться».
Ступил Син Мын на поле, но зацепился за веревки, они были к колотушкам привязаны, к тем колотушкам, которыми птиц отгоняют; громче зазвенела песня, которую пела девушка.
Молвил Син Мын:
— Первый раз за весь год я к тебе пришел, о девушка. Единый раз за все лето тебя навестил. Жаль мне тебя, неужто ты одна коротаешь свои дни в этом безлюдном краю?
Сказал так Син Мын и пошел к хижине, что стояла среди поля. Девушка приметила богатыря. А в этот час у нее в сторожке сидел юный Прон Мын.
И обратилась девушка к Прон Мыну с такими словами:
— О Прон Мын! Скоро Син Мын войдет в хижину, беги же отсюда быстрее!
— Куда мне бежать? Где спрятаться понадежней?
— Видишь вон ту большую корзину из–под риса? Садись, я тебя ею накрою.
— Ладно, пусть будет по–твоему.
Прон Мын присел, а девушка ловко накрыла его корзиной. Юноша боялся ногою двинуть, рукою шевельнуть, не кашлял, дышать и то боялся, чтобы его не слышал Син Мын. А тот к хижине подошел и крикнул:
— Эй, кто там? На зов откликнитесь!
На крыльцо вышла девушка, та, что сторожила поле.
Молвил Син Мын:
— Жажда меня извела, пожалей богатыря, дай воды напиться. Я из похода возвращаюсь домой, мы ходили рубить чудо–тростник, что зовется гуон.
— Если ты гость добрый, войди в хижину, я дам тебе воды вдоволь и все, что ты пожелаешь.
— Ничего мне от тебя не надо, я только напиться хочу, — отвечал ей Син Мын.
Молвила тогда девица:
— Вот тыквенная бутыль с водой, напейся, о путник.
Син Мын вошел в хижину, взял у девицы тыквенную бутыль и стал пить глоток за глотком, а когда напился и хотел уйти, девушка его за руку крепко взяла и сказала:
— Не спеши, успеешь покинуть мой дом. Сейчас я рису сварю, чтобы в дальней дороге силы твои не иссякли. Ты ведь голоден, я знаю.
Молвил в ответ Син Мын:
— Боюсь, что стемнеет, пока ты рис сваришь.
— Не бойся, не стемнеет, — сказала девица. — Я мигом сварю.
И Син Мын остался, чтобы отведать рису. Девушка взяла медный котел, весь в латунных заклепках, потом принесла еще котел с узорчатым дном. Закипела вода — будто водопад зашумел, с горных вершин низвергаясь, стала она рис высыпать — будто ливень в лесу застучал по листьям, закипела вода и поднялся пар, как туман в седьмую луну. Вот и сварился рис, и девушка подала его гостю. Рис этот был на удивление бел, словно цветок эпанг, каждая рисинка на блюде отдельно лежала.
Молвила девушка:
— О Син Мын, отведай риса вместе со мною.
И сели за трапезу богатырь и девушка, чтоб риса отведать из одного блюда. За едой забавлялись, шутили. Спросил богатырь, как девушку звать, из какого она рода. Сказала девушка, что звать ее Хэбиа Плао, потом богатыря спросила, как звать его. Съели они рис, потом за курицу принялись, которую Прон Мын с собою принес. Сидели они так, пировали и были как две пташки, что согласно щебечут в гнезде или порхают на дереве среди спелых плодов. Девица протянет руку за рисом и Син Мын с того же места рису себе положит. Глядят они друг на друга, улыбаются, а потом вместе смеяться стали. Над тем, что далеко и что близко, смеялись, смеялись, глядя в глаза друг другу, смеялись шутя и смеялись всерьез, смеялись, как брат с сестрой и как девушка с парнем. Наелся Син Мын и к воде потянулся, но Хэбиа Плао сказала:
— Поешь еще рису! Не стесняйся, гостем себя не чувствуй в этой хижине.
— Я уже сыт, — отвечал Син Мын.
— Что же ты так мало ешь? — удивилась хозяйка.
И молвил Син Мын ей в ответ:
— У меня ведь живот, а не пустая корзина, жадно раскрывшая пасть, не пустая сума, которую можно снедью набить, я не лань, не олень, которые могут жевать беспрестанно. Должен меру знать человек в питье и еде.