— Ты чего притворяешься, как будто это не ты давеча–то губил баранов?
— Пойдем–ка, — говорит Цзуру. — Мы тут вдвоем с тобой не разойдемся, — пойдем: пусть рассудит нас Цзаса!
Он приводит старика к Цзасе, и старик начинает рассказывать, как было дело.
— Идем мы вдвоем с этим негодным Цзуру, как вдруг около овечьей отары бежит волк. Этот паршивый мальчишка и говорит мне: «Батюшка! Бежит волк, понимаешь ли ты, в чем дело?» — «Да он, должно быть, хочет зарезать овцу!» — отвечаю я. Когда так, давай, говорит, батюшка, с тобой поспорим. Что же, давай, говорю. Стреляй, говорит, в этого волка, и если попадешь, то ты режешь овцу, а мяса не даешь мне и покушать: все ешь сам. Но если ты промахнешься, говорит, то буду стрелять я и уж коли попаду, то совершенно так же буду есть я один. Я согласился, и оба мы стреляли, у меня по старости лет вышел промах, а Цзуру застрелил волка.
И затем он подробно рассказал, как они вдвоем с Цзуру ели баранов. Тогда Цзаса говорит:
— Из всего этого видно, что ты, батюшка, и вчера был не прав, так как окарауливал скот вдвоем с Рунсой и допустил волку зарезать трех баранов, и на этот раз ты явно проиграл — ведь стреляли–то вы на спор! А потому тебе бы, старому человеку, уж помалкивать!
— Совсем особенные понятия у этих моих сыновей, — сказал старик и ушел.
Поутру старик отправляется на пастьбу с Цзурой. Вот на дерево между табуном и гуртом скота села сорока, а мимо скота бегает лиса.
— Батюшка, понимаешь ли, в чем тут дело? — спрашивает Цзуру. — Почему это сорока и лиса настораживаются около скота?
— Нет, не понимаю! — отвечает старик.
— А я думаю, — говорит Цзуру, — я думаю: не хочет ли сорока расклевать болячку у лошади, а потом она помаленьку доберется до спинного мозга лошади, и та, чего доброго, подохнет? А коровы ведь станут щипать траву, которую грызла лиса, и, пожалуй, передохнут, отравившись ее ядом? Давай–ка мы вдвоем перестреляем их! Кто из нас убьет, тот режет одну корову и одну лошадь, ничего не давая другому даже и покушать.
— Хорошо, — отвечает старик, выстрелил в сороку и промахнулся.
— Батюшка, вот она, лиса! Нацеливайся и стреляй! — говорит Цзуру.
Видит старик, действительно лиса близехонько, и с радостью принимается натягивать лук, но, по волшебному наваждению Цзуры, лук не подается.
— Что за беда! — говорит старик и все силится натянуть лук, но напрасно.
— Скорей же, батюшка! — торопит Цзуру.
Сильно волнуясь, старик выстрелил и промахнулся. Тогда стреляет Цзуру и одним выстрелом убивает и сороку и лису. Отдав старику лису, Цзуру выбрал из табуна жирную кобылу и зарезал; выбрал и зарезал также одну жирную корову из скотского гурта. И на этот раз старик хочет закричать, но не в силах вымолвить ни слова. Между тем, приготовив мясо, Цзуру ставит перед стариком стол и угощает, но тот не в силах есть; Цзуру же, волшебством, приканчивает все мясо один и потом начинает напевать песню:
Тогда старик поднимается и поспешно уезжает домой.
— Уж теперь, — говорит он жене, — уж теперь мне с ним не сладить; что же будет потом? Потом, прикончив мой скот, он съест и меня самого; по всем его повадкам видно, что если это не черт, так дьявол.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Разносится молва, будто в северной стороне должен быть огромный, как гора, черно–пестрый тигр, хубилган мангуса: длина его туловища простирается на сто миль–бэрэ; из правой ноздри пламенеет огненная стихия, из левой его ноздри дым клубится; замечая человека за сутки пути, он глотает его за полсуток пути.
Является к Гесеру сестрица его Чжамцо–дари–удам, одна из трех родимых победоносных сестер Гесер–хана, государя десяти стран, и говорит:
— Чудодейственно побеждающие три родимые твои извещают, что, по слухам, в северной стороне живет хубилган мангуса, огромный, как гора, черно–пестрый тигр; что не подобает твоим людям, людям сего Джамбутиба, ходить под властью этого тигра и что тебе надлежало б, родной мой, постараться победить его. Известно ли тебе об этом, соплячок ты мой?
— Справедливы указания родимых моих. Я не знал об этом. Теперь иду, чтобы победить!
И он отправляет посла к благородному Цзаса–Шикиру, старшему своему брату, и к тридцати своим богатырям, чтоб он всех их созвал одного за другим.
Все они собрались, и Цзаса–Шикир спросил:
— Зачем ты звал нас, Богдо мой?
Гесер–хан ответил:
— Слыхал ли ты, мой Цзаса, что живет, говорят, в северной стороне огромный, как гора, черно–пестрый тигр; замечая человека за сутки пути, он, говорят, глотает его за полсуток пути. Говорят также, что не бывать в его власти красноногим людям! Живя в настоящем образе до пятнадцатилетиего своего возраста, я еще не показал вам, своим близким, ни одного настоящего богатырского дела — идемте же, я покажу вам его!