Мифы и легенды народов мира. Том 10. Восточная и Центральная Азия

И послали к ней Уцзесхуленгту–Мерген–хя адъютанта. В месяц он прошел путь, который надобно бы пройти в десять месяцев. Приехал Уцзесхуленгту–Мерген–хя и стал подробно рассказывать ей, как все у них произошло.

— Кто такой этот Гесер–хан? И кто такой этот Уцзесху–ленгту–Мерген–хя? — перебила его Ачжу–Мерген, ушла в юрту и плотно захлопнула за собой дверь.

Ждал Уцзесхуленгту–Мерген–хя, пока не прошло семнадцать суток. Между тем подъехал и сын Цзасы, Лайчжаб.

— Горе, беда, — говорит он. — Так как на моем дядюшке, Ачиту–Мерген–хане Гесере, государе десяти стран света, возят единственно зловредную скотскую порчу, то уж при смерти он: надрываются ослиные легкие. Горе, беда! Что тут делать, как пособить в такой беде? Ах, если б ты поскорее отправилась, невестка моя, Ачжу–Мерген!

Мало–помалу, слушая рассказ Лайчжаба, Ачжу–Мерген растрогалась до слез. Растрогалась и впустила этих двоих к себе.

* * *

Целый месяц чистит Ачжу–Мерген копье свое, целый месяц чистит и налаживает все свои боевые доспехи, один за другим.

Теперь Ачжу–Мерген готова в путь–дорогу.

— Ты, мой Лайчжаб, — говорит она, — ты оставайся здесь. По малолетству не сможешь ты вынести до конца мой поход. Но и ты, Уцзесхуленгту–Мерген–хя, сможешь ли ты вынести до конца мой поход?

— Думаю, что смогу! — отвечает тот, но не успел он проговорить это, как она со словами: «Нет, и ты не сможешь до конца вынести моего дела!» — трижды махнула рукой и обратила Уцзесхуленгту–Мерген–хя в морскую раковину; сунула ее в дорожную суму и поехала.

Подъезжая к ставке мангуса, обернулась она старшей его сестрой. Глаза у нее выпучились на сажень, ресницы повисли до груди, а грудь повисла до колен. С оскаленными зубами, опираясь на девятисаженный черный свой посох, остановилась она у ворот мангусовой ставки и обращается к привратнику:

— Я буду старшая сестра десятисильному мангусу! Говорят, что наш–то подавил Гесера. Вот я пришла его проведать… Поди–ка ты, человек, передай эти мои слова моему младшему братцу!

Тот пошел и стал сказывать. Когда же он сказывал, мангус стал допытываться у него о наружности старухи, и на вопросы его тот подробно описал эти самые ее приметы. Тогда мангус сказал:

— Выходит — в самом деле моя старшая сестрица. Впусти ее!

Опираясь на свой черный посох, старуха вошла. Мангус же вышел к ней навстречу и с приветствиями посадил ее на почетное место. Уселась старуха и говорит:

— Родной мой! Ну, теперь посмотрю, какова из себя эта самая ханша, Гесерова жена, которую ты у него отнял.

— Ладно, — отвечает мангус; выводит Рогмо–гоа и велит ей представиться. Осмотрела ее старуха и дивуется:

— Так это и есть та самая Рогмо–гоа, которая превосходит всех фей–дакинисс, всех девяти видов. Что за прелесть! Ну, моя невестушка, познакомимся: теперь я — твоя тетушка.

И они стали беседовать. Потом мангус предлагает:

— Ты, сестрица, прибыла издалека. Не уезжай, не осмотрев всего у меня. Выбери себе, что только пожелаешь из моей добычи.

Старуха отправилась осматривать. Осмотрела решительно все его богатства и, воротясь в дом своего младшего брата, говорит:

— Милый мой, что у тебя за прелести. Я, твоя старая тетушка, довольна и тем, что все у тебя перевидала. Теперь поеду.

— Сестрица! Мне хочется, чтоб ты выбрала себе что–нибудь по душе из этой моей добычи.

— Мне, старухе, ничего этого не надобно: дал бы ты мне только своего осла на обратный путь.

— Что ему сделается? Дам, сестрица.

Но тут вмешалась Рогмо–гоа:

— Ах, муженек! Ты хоть и мангус, а, видно, не понимаешь: не таков ли Гесер, что траву увидит — в траву обернуться может, что бы только ни увидел — в то и обернется. Может быть, она–то и есть Гесеров оборотень? А не Гесеров — так Ачжу–Мергенов.

— Так, значит, — закричала старуха, — так, значит, чужая баба тебе дороже меня, твоей единоутробной родни?

Упала и катается по полу.

— Встань, сестрица, — упрашивает мангус. — Неужели из–за осла тебе помирать? Я тебе его дам.

Старуха поднялась.

— Разве ты не знаешь, — говорит мангус, — разве ты, сестрица, не знаешь, что этот осел — оборотень Гесера?

И не потому ли я и не даю его, что неведомо, в кого он вздумает обернуться?

— А мне–то, пожалуй, ведомо! — отвечает старуха. — Потому–то я и хочу, чтоб ты дал мне этого кровного врага.

— Ну, ладно! Коли такое дело, бери его, сестрица.

И отдал. После того как он отдал, Рогмо–гоа опять настаивает:

— Отдал так отдал — пусть так. Но я советую тебе обернуть одного из твоих гениев–хранителей парою воронов, да велеть им проследить за ней.

Мангус одобрил и дал распоряжение. Ведет старуха под уздцы осла, а пара воронов неотступно следует за нею даже и на остановках. Ведет под уздцы осла и подходит старуха к ставке старшей сестры мангуса. Только что осел передом вошел в ворота, а зад еще оставался снаружи, как пара воронов возвращается и докладывает мангусу:

— Все как следует быть: она проехала в свою ставку.

— Ну и прекрасно! — говорит мангус. И успокоился.

* * *