Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа

Быстрокрылый мой челночок,
Повернись лицом к отчизне,
А спиною к злой чужбине!
Надувай мой парус, ветер!
Погоняй скорей нас, море!
Помогай и нашим веслам,
И в корму толкай сильнее;
Сокращай нам путь далекий
По своей равнине гладкой!

Так плыли они по шумящему морю, и все, казалось, благоприятствовало им: и погода, и ветер попутный, и быстрый бег легкого судна. Но вот вздумалось Лемминкяйнену послушать песен Вяйнямёйнена, и стал он просить его:

— Спой нам что–нибудь веселое, мудрый Вяйнямёйнен!

— Не годится петь веселые песни на волнах неверного моря, — отвечал тот, — ведь берег родимый еще далеко, ведь мы еще не знаем, что с нами будет.

— Как? Неужели тебе не хочется петь? — возразил мудрому певцу ветреный Лемминкяйнен. — Теперь, когда исполнилось наше общее желание, когда мы овладели наконец дивным сокровищем, которое никто уж от нас не отнимет, теперь тебе не хочется петь? Я тебя не понимаю: видно, ты уж очень состарился!

— Да можем ли мы сказать, что никто у нас не отнимет Сампо? Я еще не радуюсь, потому что петь от радости можно тогда, когда дело окончено, когда уж знаешь наверное, что тебя ожидает. Я запою, когда увижу перед собой двери родного дома, а теперь и тебе петь не советую.

Не послушался Лемминкяйнен умного совета, затянул нескладную песню, заголосил во все горло, да так еще нестройно, бестолково, что и слушать было противно после дивных песен старого Вяйнямёйнена. И вот заслышала его дикую песню на море цапля, заслышала и полетела да на лету еще и сама от испуга стала испускать дикие, неистовые вопли, которые далеко разносились ветром во все стороны. На беду, цапля эта полетела прямо в Похъёлы, и от ее–то жалобных воплей проснулась там сначала сама Лоухи, а потом и все ее подданные. Прежде всего Лоухи бросилась к себе в дом, видит — все на своем месте, ничто не тронуто могучими врагами. Потом побежала она к той медной горе, в которой было спрятано бесценное Сампо. Приходит к горе и видит, что все замки посбиты, все двери поразломаны, а от Сампо и следа не осталось. Тут–то пришла она в страшную, неописуемую ярость; долго не могла она ни слова вымолвить, потому что на сердце ее кипела самая жгучая злоба; наконец обратилась она с мольбой к богам, стала просить, чтобы они ниспослали похитителям Сампо всевозможные бедствия, чтобы непроницаемый туман окружил их, чтобы острые подводные камни рассекли днище их судна, чтобы бурные ветры сбили их с пути и заставили много дней сряду носиться без помощи и надежды по неприветному морю. После того она поспешно стала собираться в погоню за Вяйнямёйненом, велела изготовить для этого особое судно, велела вооружиться всем, кто только был в состоянии носить оружие. И вот всемогущий бог Укко, исполняя просьбу злой ведьмы Лоухи, сначала наслал на путников такой туман, какого никогда еще никому и видеть не случалось. Все скрылось от глаз их, все покрылось сплошной белой пеленой: не было возможности двинуться ни взад, ни вперед. Но Вяйнямёй–стала заливаться в судно вода. Перепугались все спутники Вяйнямёйнена; завопил, заплакал Илмаринен, стал пенять на себя, что решился вверить жизнь свою зыбкой ладье и пуститься в дальние странствования по коварному морю. Один Вяйнямёйнен не потерялся; быстро починил он судно, забил новыми досками все дыры и мужественно ожидал новых бед.

Вот наконец нагрянула на них буря; все небо затянуло черными, свинцовыми тучами, ветры со всех концов Вселенной стали дуть с ужасающей силой, поднялись высоко пенистые гребни гордых волн, послышались свист и шум… Молнии разрывали небо на части, на минуту все обливали ослепительно ярким светом, от которого наступавшая после того темнота преграждала путь нашим странникам. И все бы это ничего. Да на беду, одна из волн, плеснувши через край ладьи, увлекла за собой в воду волшебные кантеле Вяйнямёйнена, и чуть только они коснулись поверхности моря, как водяные целой толпой выскочили со дна морского, бросились на кантеле, стали их вырывать друг у друга и, наконец, утащили в бездонную глубину… Тут уж и Вяйнямёйнен не выдержал, заплакал.

— Прощайте, — молвил он, — мои гусельки, прощайте, мои сладкоголосые! Не нажить мне больше таких, не играть мне больше песен, какие мне на вас случалось игрывать!

XI

Ехали, ехали наши путники по морю, и вот, наконец, вдали завиднелись берега Калевалы. Вяйнямёйнен уж собирался порадоваться, но, как всегда, осторожный, обратился он сперва к Лемминкяйнену и сказал:

— Дорогой мой приятель и спутник, ты ведь молод, так мою просьбу тебе нетрудно будет исполнить: полезай на мачту, осмотрись кругом во все стороны, да и скажи мне, не увидишь ли чего–нибудь в туманной дали?

Полез Лемминкяйнен на мачту, осмотрел кругом весь горизонт, видит — всюду по краям его светло и чисто, только в одном месте, далеко позади их судна, как будто белое облачко из воды поднимается.