В странах с населением германским и кельто–германским водяные эльфы известны под общим названием
Относительно наружности водяных эльфов не все предания согласны между собой: по одним, нике является маленьким, длиннобородым стариком, с зелеными волосами и зубами, чаще же всего он представляется, как и прочие эльфы, ребенком в маленькой красной шапочке, с золотистыми кудрями по плечам.
Эстонцы рассказывают, что одна девушка повстречала на прибрежной лужайке прекрасного ребенка, который остановил ее и заставил чесать себе голову. Та повиновалась ему, и он, преспокойно расположившись на коленях ее, стал засыпать. Одна прохожая подошла к девушке и, взглянув на ребенка, который с полуоткрытым ртом дремал у нее на коленях, сказала:
— Что ты делаешь? Да разве ты не видишь, что это нике? Посмотри–ка на его зеленые зубы!
Чуть только она произнесла это, как испуганный нике стрелой бросился к воде и в одно мгновение исчез в ней — только пузыри вверх пошли.
Наружность и одеяние никсы известны нам гораздо определеннее: она везде описывается такой же прекрасной девой, как и наши русалки, с такими же длинными, густыми, зелеными волосами, которыми она стыдливо прикрывается, показываясь на поверхности воды. Кельты утверждают, кроме того, что морские девы постоянно носят на голове шапочку и выходят на берег не иначе как в широких и легких белых одеждах, которые ниспадают живописными складками по их прекрасному телу.
По рассказам моряков и рыболовов, чаще всего случается видеть этих морских дев на море при блеске утренних лучей солнца, когда легкий туман еще лежит над румяными водами: они тогда обыкновенно являются сидящими на волнах или на прибрежных скалах и золотым гребешком расчесывают свои чудные волосы либо гонят белоснежные стада свои к крутым берегам мелких островков. Являются они иногда и на берегу, темной осенней ночью, когда резкий и холодный северный ветер насквозь пронизывает холодом, и рыбаки, разложив костер, собираются около него греться. Тогда и никса незаметно выходит из воды, бледная, дрожащая от холода, подкрадывается к костру и садится у одного из них, как можно плотнее кутаясь в свои мокрые и прозрачные одежды. Но рыбаки очень не жалуют ее посещения в эту пору: она тогда не предвещает ничего доброго, а сулит либо страшную бурю, либо утопленника, либо продолжительный неудачный лов.
Впрочем, о водяных эльфах, так же как и о трольдах, говорят, будто они весьма редко осмеливаются являться в образе человека, а чаще всего принимают вид лошади. Оборотившись красивым конем, нике бродит вечерами по берегам рек и озер, прельщая собой взор неопытного и жадного прохожего; но если тот соблазнится красотой и грациозным гарцеванием коварного оборотня и, ухватившись за гриву, вскочит на него, заранее восхищаясь мыслью о таком легком и дешевом приобретении, конь из смирного и ласкового вдруг становится неукротимо бешеным, не дает седоку опомниться от изумления и испуга, несется к воде и, бросившись в нее с размаху, мгновенно исчезнет в волнах, увлекая с собой несчастного седока в подводное царство.
Но человек, так естественно изобразивший в этом страшном поверье ничтожество сил своих перед могучей стихией, вместе с тем создал множество легенд, в которых словно хотел сказать: при умении и ловкости даже можно побороться и со стихией. Действительно, всюду, где существуют предания о никсе–коне, существуют и рассказы о людях ловких и сметливых, которые умели с ним сладить и даже наказать его за хитрость долгой и тяжелой службой себе. Таких рассказов особенно много в Шотландии и Германии. Они, однако же, совершенно неизвестны на морских берегах и у кельто–германского населения Шетландских, Оркадских и Гебридских островов. Там полагают, что водяные эльфы и феи являются на поверхности воды не иначе как в виде тюленей. К этому прибавляют еще, что каждому из них дается тюленья шкура (как рюгенским трольдам стеклянный башмачок) — одна на все время существования, и кто из них утратит эту драгоценную шкуру во время своего пребывания на суше, тот уже должен навсегда остаться на земле и обречь себя на вечную разлуку с подводным царством. Это поверье, конечно, послужило канвой многих легенд, из которых мы и расскажем весьма любопытную, записанную доктором Гиббертом на Шетландских островах.