Мифы и общество Древней Ирландии

Не вызывают сомнения и божественные свойства белого быка на бычьем пиру в Темре. Как верно заметил В. П. Калыгин, поедание священного животного означает в этом случае мистическое соединение с божеством и приобретение адептом искомых свойств, свойств божества, в том числе и божественного знания147. Оракул обретал свойства быка, причем здесь особенно характерно лежание на шкуре быка или заворачивание в нее. Судя по всему, бычий пир/сон (tarbfheis) и пир Темры (feis Temro) представляли собой разные по функциям праздничные церемонии, связанные в то же время с одной и той же верховной властью королей Темры. Если король после бычьего пира избирался из претендентов королевского рода, и подробности ритуалов, связанных с этим пиром, нам известны, то ритуалы инаугурационного (?) по своему характеру пира Темры, помимо пресловутого священного брака короля и богини, нам неизвестны. В любом случае, здесь важна связь этих «праздничных» событий (включая и ритуал, описанный Плинием) с ночью и сном. Помня об особом отношении кельтов к ночи, неудивительно, что инаугурационные или предсказательные обряды у них проводились именно в ночное время, время изначальной неразделенности.

Король и кобыла

Подробности бычьего пира, а именно – поедание мяса и питье отвара из жертвенного животного, находит параллели в другом древнеирландском инаугурационном ритуале, описанном внешним наблюдателем, валлийско-нормандским писателем XII в. Гиральдом Камбрийским в его «Топографии Ирландии». Речь идет об инаугурации местного короля туата из северной династии Кенел Конайлл в Ольстере. Весь туат собирался вместе, и на середину выводили белую лошадь. Затем к лошади «звериным образом» (bestialiter148) подходил будущий король. Скорее всего, речь идет о в той или иной степени символическом совокуплении будущего монарха и священного животного. Лошадь тут же убивали, разрезали на куски и варили. После этого король погружался в лошадиный отвар, ел вареное мясо и пил отвар, просто окуная в него лицо. Так устанавливалась власть короля в этом туате, судя по Гиральду149. Конечно, мы можем счесть Гиральда предвзятым, антиирландски настроенным автором, основной задачей которого было оправдание англонормандского вторжения в Ирландию. Так оно и было. Но судя по определенной близости описанного ритуала с бычьим пиром или индийской ашвамедхой, описание основано на реальном практиковавшемся ритуале.

Вкушение конины – элемент известного индоевропейского инаугурационного ритуала, который в индийской традиции называется ашвамедха (aśvamedha). В Индии практиковалось ритуальное совокупление царицы с конем перед принесением его в жертву, в Ирландии же – короля с кобылой. Гиральдом Камбрийским зафиксирована своеобразная «ашвамедха наоборот», с противоположными полами участников ритуала. Еще раньше, в VII в., св. Адомнан, будучи сам из Тир Конайлл, высказывал отвращение к вкушению кобыльего мяса. В одной древнеирландской покаянной книге мы читаем о наказании в течение трех с половиной лет для того, кто съест конину150. Можно привести пример раннесредневековой Норвегии, где король и народ ели конину еще при христианском короле Хаконе Добром151.

Древний человек и древнее дерево

Древний возраст мира в островной кельтской традиции часто соотносился с возрастом древнейшего человека в Ирландии – Финтана, сына Бохры, с возрастом старейших деревьев или живых существ. Финтан, сын Бохры, в древнеирландской традиции считался единственным человеком, пережившим потоп в теле лосося и передавшим потомкам всю историю Ирландии, ее законы и уложения. Финтан – это даже больше, чем ирландский Ной, он становится мерой исторического времени острова. Речь идет о том, что Финтан, древний человек, о рождении и смерти которого нам ничего не известно, может быть рассмотрен как человек вневременной и внеисторический. И только в его положении, из ситуации вне-временья, не-истории может быть рассказана и рассмотрена история Ирландии как феномен восприятия времени.

Предание «Установление владений Темры» сравнивает срок жизни Финтана и возраст древнего тиса. Финтан сажает тисовую ягоду и позднее рассказывает о судьбе выращенного им тиса.