Мифы и правда о погромах

Но едва лишь истек срок его службы, — и Флакк вернулся на берега Тибра, как сыны Иуды, никогда не забывающие «помогать своему счастью», не только дали Флакку несколько кошачьих симфоний, но и упекли его под суд. Отыскав тогдашнего Золя, именем Лелия, они, по своему, испытанному рецепту, снабдили его достаточным количеством лжесвидетелей и фальшивых документов, подкупили важнейших свидетелей защиты и, предъявив позорные обвинения, равно как «надлежащие» иски, целыми шайками сбежались к форуму. Здесь, наподобие хотя бы «инсценирования» кагалом постановки «Контрабандистов» в наши дни, евреи теснились, галдели и кричали с трогательною надеждою отнять у обвиняемого самую возможность быть услышанным судьями, т. е., иначе говоря, стремились лишить Флакка права защиты, точно так же, как, под звериный вой «шаббесгоя» Струве, они, с невероятным цинизмом, ещё недавно, проделывали это в отношении «погромщиков»…

Увы, превосходный гешефт не выгорел. После речей Цицерона и Гортензия Флакк был оправдан. Вновь обращая внимание, кого подобает, на прозорливую речь первого оратора в Риме, мы, к сожалению, должны ограничиться из ее содержания разве следующим. Обращаясь к шаббесгою-обвинителю, Цицерон не раз намекал на то, что лишь за еврейские деньги пришёл сюда Лелий и только ради жидовского золота старается. Говорил и так: «Тебе ли не знать, как тяжела у них рука, какова сплочённость и чего это стоит в наших народных собраниях?!» («Scis quanta sit manus, quanta concordia, quantum vaieant in con-cionibus!..»)

Закончил же Марк Тулий громовыми аккордами: «Ещё когда Иерусалим был независим, а евреи находились в мире с нами, — священнодействия их религии уже пылали отвращением к блеску нашей державы, величию нашего имени и учреждениям наших предков. Поскольку же нетерпимее стало все это теперь, когда, подняв против нас оружие, названное племя раскрыло свои понятия о нашем могуществе и когда, благодаря милости бессмертных богов, оно увидело себя побежденным, изгнанным из отечества и обращённым в рабство».

В заключение мы снова переходим к Ренану, Вот что свидетельствует он (см. «Антихрист») о евреях.

«Лучшие из людей были евреями, — коварнейшими из людей были тоже евреи. Еврей оказал этому миру столько услуг и причинил столько зла, что справедливо отнестись к нему невозможно. Непреодолимая потребность в волнениях обусловливалась для еврейской среды мессианическими упованиями. Когда люди присваивают себе всемирное царство, им нелегко мириться с незаметною действительностью. Мессианские теории сводились к пророчеству, которое, как говорили, было извлечено из Священного Писания и согласно которому, около этого времени, «должен выйти из Иудеи царь — владыка вселенной». С такими надеждами спорить нечего. Очевидность не в силах бороться с химерою, — особенно, когда народ с нею уже сроднился всеми силами души».

«При этих условиях, жгучее недоброжелательство к евреям было в древнем мире столь всеобщим, что не требовало поощрений. А когда народ, в течение ряда веков, преследуют все другие народы, — можно быть уверенным, что на это есть какое-нибудь основание. И в самом деле, — повсюду, где еврейство добивалось господства, жизнь язычников становилась невозможною. Никакая жестокость не могла превзойти еврейскую, С другой стороны, надо было стать совершенством, чтобы суровая исключительность, высокомерие, враждебность к греческой и римской цивилизации, наконец, недоброжелательство евреев ко всему человеческому роду не вызывали, повсеместно, крайнего раздражения».

«Таким образом, между римскою империею и правоверным еврейством существовала непримиримая вражда, и, чаще всего, дерзкими, задорными, нападающими бывали сами евреи. Принципы их экзальтации, касавшиеся отказа от уплаты податей, сатанинского происхождения всякой языческой власти, идолопоклонства, запечатленного во всех действиях гражданской жизни по римским формам, брали верх именно в рассматриваемую эпоху. И тогда, как и до наших дней, еврей вкрадывался повсюду, домогаясь равноправия, В действительности же, он никакого равноправия не хотел. Сохраняя свои особые уставы, он требовал таких же гарантий, какими пользуются все, и, сверх того, — исключительных для себя законов. Еврейство хотело пользоваться всеми преимуществами нации, не будучи ею и не принимая никакого участия в исполнении национального долга. На это никогда и ни в каком случае не мог пойти какой-либо народ. Иностранец может быть полезен и на чужбине, но при условии, чтобы он не завладевал страною».