Нежелание принять на себя политическую ответственность у Родзянко, Милюкова и прочих отступило под влиянием требований жизни: прежнее правительство исчезло, столицу затопил хаос, а очень многие жизненно важные объекты нуждались в защите и охране — и их представители по наивности обращались к Думе.
Нуждались в защите и люди: с первых часов в Думу тащили арестованных, а многие (включая Протопопова) сами стремились ей сдаться — это казалось единственным способом защититься от самосуда, эпоха которого неумолимо надвигалась и отступила лишь через несколько лет перед порядком, наведенным ЧК и ГПУ.
В первые дни революции и лидеры Совета кровожадности почти не проявляли, а особая роль принадлежала Керенскому — единственному, входившему в оба органа власти, и притом до мая 1917 возглавлявшего российскую юстицию. Хотя именно он в наибольшей степени ответственен за уничтожение прежней судебной системы, прокуратуры и уголовной полиции, но ему принадлежит и крылатый лозунг «
Когда около полуночи на 28 февраля было обращено внимание Родзянко, что он уже занимается преступной и наказуемой деятельностью с точки зрения прежнего законодательства, то он, скрепя сердце, решился заявить о правах на власть.
Около 2 часов ночи было выпущено воззвание, подписанное задним числом:
«
Гораздо большее значение имела телеграмма, отправленная тогда же на имя Алексеева и всем командующим фронтов и флотов: