С ночи там энергично действовали агитаторы, включая Александра и Николая Бестужевых, Якубовича и Каховского (кроме моряка Николая Бестужева прочие затем переключились на иные объекты). В результате произошли долгие колебания, и экипаж все не приступал к присяге.
Внезапно кто-то закричал: «Ребята, слышите ли стрельбу? Ваших бьют
!» — и, как сформулировано в Докладе Следственной комиссии, «экипаж побежал со двора, несмотря на усилия капитана 1-го ранга [П.Ф.] Качалова, который хотел матросов удержать в воротах. За всеми пошли и другие офицеры, дотоле не участвовавшие в беспорядках» — и матросы с офицерами (около 1100 человек) примкнули к каре на Сенатской площади.
Другой отряд лейб-гренадер, под командой Н.А. Панова, перейдя Неву у Петропавловской крепости, двигался затем к Сенатской площади по улицам между Зимним дворцом и Мойкой.
Они шли неорганизованной толпой. Панову, разумеется, не трудно было бы их привести в порядок и построить, но так больше импонировало им самим: как и солдатам 27 февраля 1917 года им хотелось действовать самостоятельно и полной грудью вдыхать воздух свободы
— высокая миссия защиты законного императора вдохновляла их ничуть не меньше, чем свержение ига буржуазии Кирпичникова и его коллег.На этой волне эйфории их понесло прямиком во двор Зимнего дворца (почему? зачем?) — позже сам Николай I, а потом Корф и прочие борзописцы попытались сделать из них зверских террористов, угрожавших всей царской семье, но даже и Следственная комиссия, и суд оставили эту глупость без последствий!
Очутившись перед строем Саперного батальона, Панов несколько очнулся и, с криком «Да это не наши
!», вывел свое воинство наружу. Спустя много лет Сутгоф (очевидно — со слов Панова) пояснил, что Панов не разглядел внимательно сквозь ворота Зимнего дворца выстроенных во дворе саперов; приняв их за роту Сутгофа, он и совершил этот нелепый маневр. Данная версия хорошо объясняет реплику, выкрикнутую Пановым.Фактическое бездействие противостоявших им войск — во главе с комендантом П.Я. Башуцким — так и осталось неразъясненной загадкой.
Тут лейб-гренадеры попались на глаза императору, который тоже уже получил повышение
и восседал на лошади, обозревая находившуюся в его власти Дворцовую площадь. Встречая войска, продолжавшие прибывать с командирами, сохранившими подчиненность и порядок, он направлял их дальше к Адмиралтейству, концентрируя силы на подступах к Сенатской площади.Заметив непорядок, Николай I ринулся на исправление: «уведел я в совершенном беспорядке со знаменами без офицеров Лейб-гренадерский полк, идущий толпой. Подъехав к ним, ничего не подозревая, я хотел остановить людей и выстроить; но на мое — „
Стой!“ отвечали мне:— Мы —
за Константина!Я указал им на Сенатскую площадь и сказал:
— Когда так, — то вот вам дорога.
И вся сия толпа прошла мимо меня, сквозь все войска, и присоединилась без препятствия к своим одинако заблужденным товарищам. К счастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца, и участь бы наша была более, чем сомнительна. Но подобные рассуждения делаются
после; тогда же один Бог меня наставил на сию мысль».Если гибель Милорадовича была трагической кульминацией 14 декабря, то данный эпизод — комической!
К трем часам дня стало ясно, что весь остальной гарнизон был в руках командиров, сохранивших верность новому императору. У Сенатской площади последний располагал порядка 12 тысячами штыков и сабель и, главное, четырьмя легкими орудиями; у мятежников оказалось порядка 3 тысяч штыков и ни одной пушки! Силы были явно не в пользу восставших, хотя у правительственных войск наблюдалось очевидное сочувствие к мятежникам, маскируемое привычным разгильдяйством. Так было вначале с конногвардейцами, так продолжалось и в дальнейшем: «нашел я прибывшею артиллерию, но, к несчастию, без зарядов, хранившихся в лаборатории
» — констатировал Николай после эпизода с Пановым и лейб-гренадерами; далее развернулась целая эпопея с доставкой этих зарядов!