Военные поселения Аракчеева (вместе с его же тайной полицией!) были организацией вполне серьезной. Разумеется, Аракчеев мог и провезти Шервуда где-нибудь под днищем своей кареты, а мог и выдать ему вполне солидные бумаги, затушевавшие цель приезда в столицу и прихода во дворец. Как-то это было осуществлено, и смысл визита Шервуда или, возможно, даже сам факт визита Милорадович все-таки упустил — иначе у этого бравого юнкера не было бы ни малейших шансов дожить до декабря: ведь это и царю не удалось!
Но если визит Шервуда в столицу заговорщики прозевали, то никак не могла остаться вне их поля зрения десятидневная поездка царя в Грузино: именно после нее (ведь разница в семь-десять дней, возможно ушедших на раздумье Александра I, в такой ситуации не существенна!) и возникла неожиданная идея бегства в Таганрог!
Милорадович продемонстрировал, что будет
Настасья Минкина была многолетней сожительницей «железного графа». Сохранялась ли между ними любовь — неизвестно (Аракчеев, во всяком случае, безбожно ей изменял, хотя и не был завзятым ловеласом), но взаимопонимание и доверие было между ними как у старых, годами испытанных супружеских пар. Хорошо была знакома Настасья и царю, многократно в одиночестве приезжавшему в Грузино и любившему вести себя там по-домашнему. Едва ли Минкина была их равноправным третьим собеседником, но тема разговоров, заведомо потрясшая царя и многократно обсужденная им со своим ближайшим другом в течение целого десятка дней, не могла остаться для нее секретом. А уж редкое имя Шервуда наверняка оказалось у нее на слуху — вот вам и свидетель!
До Шервуда, где-то и как-то
И «железный граф» нашел зверское решение, дающее ему алиби не только на прошлое, но и на будущее.
Аракчеев оставался в столице, а Минкина была в Грузине, и организовать ее убийство было не просто, но и не очень сложно. Наверняка Аракчеев, несмотря на установленную теперь за ним слежку, продолжил помимо государственной службы свои обычные частные заботы, какими вечно занимался, никогда не забывая о собственной выгоде и просто из любви к хозяйственному управлению. При этом он должен был общаться с соответствующими людьми, не представлявшими никакого интереса для заговорщиков. Среди них вполне можно было выбрать человека не очень близкого, но достаточно знакомого (что-нибудь типа подрядчика или поставщика, имевшего дело и с Грузиным, и со столичным хозяйством Аракчеева), которого можно было послать с деликатнейшей миссией нанять кого-нибудь из грузинской дворни, чтобы убить Минкину.
С одной стороны — ослушаться графа было смерти подобно в буквальном смысле: найдет повод и запорет насмерть или как-то по-другому изведет (так ведь и получилось!), а российские порядки препятствуют этому только формально — кто из судейских сошек рискнет поспорить с самим Аракчеевым?!
С другой стороны, граф, знаменитый своей скупостью, в этот раз наверняка расщедрился.
С третьей стороны, граф наверняка пообещал, что все будет шито-крыто, и Сибирь злодеям не светит.
С четвертой стороны, какое же это злодейство — избавить мужика (хоть и графа!) от постылой бабы; ситуация всем понятна! К тому же и баба такая, что никому ничего объяснять не нужно — все Грузино от нее не один десяток лет стонет! Вишь, теперь и графа
Гонца с такой миссией можно было посылать совершенно смело: никаких писем он не вез, никакими политическими сведениями не обладал, о планируемом убийстве никто ему допросов делать не собирался, а рискнуть проговориться по своей воле о таком странном и страшном деле — в этой ситуации было крайне маловероятно, да и доказательств преступной просьбы графа нет никаких!
И Минкину ничто не могло спасти.