Легко представить себе, какое впечатление произвел на современников Манифест от 18 февраля 1762 года. В.О. Ключевский на этот раз вполне справедливо заметил: «
Тягчайшая эксплуатация, переходящая в разбой, которой в течение предшествующих веков подвергалось российское население, не позволяла мужикам буквально поднять головы (а также другие части тела). Поэтому в течение двух с половиной столетий, с начала ХVI по середину ХVIII века, общая численность российского населения постоянно колебалась в пределах 6,5 — 20,0 млн. человек, неизменно снижаясь в периоды внешних и внутренних кризисов.
Последнее убывание приходится на царствование Петра I. Позже подобное явление вовсе не наблюдалось (даже и в советские времена, если верить замечательной отечественной статистике): все потери, даже самые ужасающие, в кратчайшие отрезки времени компенсировались высокой рождаемостью.
Стабилизация социально-экономического порядка в ХVIII веке привела, однако, и к заметной стабилизации демографического роста. Дополнительную роль сыграли и иные факторы, прежде всего — включение картофеля в рацион питания россиян, что первоначально было встречено достаточно консервативным сельским населением крайне враждебно. Но для нас тогдашние бытовые подробности не столь важны (в отличие от социально-экономических) — все-таки стиль жизни изменился с тех пор до неузнаваемости.
Фактом остается то, что в середине ХVIII века численность российского населения впервые перевалила за 20 млн. и продолжала стремительно возрастать.
Вот как выглядит эта динамика:
1724 год — 13,0 млн.
1744 — 18,2
1762 — 23,2
1795 — 37,2
1811 — 41,7
1815 — 43,1
1857 — 59,2.
Как видим, даже тягчайшие военные испытания 1812–1814 годов существенно не притормозили столь впечатляющую тенденцию. Правда, в последней трети ХVIII века начала стремительно возрастать и территория, захваченная Россией у соседей.
Численность населения, поэтому, увеличивалась и за счет насильственного присоединения новых подданных. Именно тогда захват восточнопольских территорий, в значительной степени населенных евреями, породил и еврейский вопрос в России.
Но подобный прирост играл все же не решающую роль: и в пределах старой территории, какой Россия неизменно располагала в 1725–1762 годах, численность населения выросла к 1815 году до 30,5 миллионов — в два с половиной раза менее чем за век, а к 1857 году — до 48,7 млн., т. е. почти в четыре раза менее чем за полтора века.
В центральном же земледельческом районе плотность населения возросла еще выше — с 5,9 жителей на один квадратный километр в 1719 году до 29,1 в 1858 году, т. е. в пять раз за полтора века!
Вот этот-то фактор и остался неучтенным инициаторами введения крепостничества в России!
Крестьяне, прикрепленные к поместью, оказались для дворян совсем не такой выгодной собственностью, как могло показаться и как действительно казалось другим сословиям, домогавшимся в начале царствования Екатерины II права владеть крепостными.
Тогда подобное мнение было практически всеобщим, тем более, что подушная подать, суммарно механически возрастая с ростом численности населения, стала основным средством наполнения казны — это напрямую соответствовало, как казалось, и общегосударственным интересам: «
Увы, помещику было хорошо лишь тогда, когда крепостных было много, а земли в их распоряжении — еще больше. По новым законам, преследующим поддержание социальной стабильности и сохранение государства от нежелательных потрясений, крепостные
Владелец мог сам организовать расселение крестьян на новые земли, предварительно обзаведясь последними (путем приобретения или получив в дар от казны), но для переселения требовались опять же самостоятельные средства, имеющиеся далеко не у всех.