Мифы и правда о восстании декабристов

Вот Трубецкой, не исключено, так и застрял на некоторой грани: несомненно, ему объясняли мотивы Милорадовича, явно игравшего самостоятельную политическую роль осенью 1825 года, и сообщали некоторые сведения, исходившие от графа и его окружения, но нет безусловных оснований считать Трубецкого посвященным во все тонкости взаимоотношений лидеров Тайного общества с петербургским генерал-губернатором. Возможно, такой неясностью мы обязаны хитроумности самого Трубецкого: с одной стороны, он более всех остальных заговорщиков употребил усилия для расшифровки истинной роли Милорадовича перед потомками; с другой — именно поэтому старался уйти от освещения вопроса, насколько сам в свое время был посвящен в суть этой страшной тайны.

Сумел ли Муравьев добиться победы над Пестелем без применения этого решающего аргумента — неясно. Но победы он, во всяком случае, добился.

А вскоре после отъезда Пестеля пришел черед Милорадовича (в первый раз с мая 1821 года) демонстрировать свое преобладание над столичными заговорщиками и над всей ситуацией в столице.

Пестель, задетый неудачей, поражения не признал и впредь решил действовать через собственный филиал.

На квартире П.Н. Свистунова собрались Ф.Ф. Вадковский, И.Ю. Поливанов, И.А. Анненков и Н.Н. Депрерадович (сын командующего гвардейской кавалерией); пришли Матвей Муравьев-Апостол и Пестель. Последний сделал доклад о целях и задачах заговора и о великой миссии, предстоящей присутствующим: «Нужно быть готовым, чтобы жертвовать своею кровью и не щадить и ту, которую повелено обществом будет проливать»! Это звучало особенно здорово для сосунков

, никогда не видевших крови!

Спустя два года, 16 марта 1826, императрица Мария Федоровна записала в дневнике: «Князь [А.Н.] Голицын, Михаил, Бенкендорф, Николай рассказывали мне вчера, что на вчерашнем допросе Вадковский сообщил, что если бы тот, кто принял его в это общество, потребовал от него, чтобы он убил отца, мать, брата и сестру, то он бы выполнил это; его принял Пестель» — слова, слова, слова… Но кто знает?..

По существу это было уже новое поколение экстремистов, выросшее на смену тем, кто начинал в 1814–1817 годах, а затем погряз, с одной стороны — в семейном быте, а с другой — в трясине привычных идеологических споров. Новичкам (даже и старшему из них — двадцатишестилетнему Поливанову, успевшему понюхать пороха) по возрасту не досталось ни риска, ни почестей Аустерлица, Бородина, Березины и Лейпцига, от которых их старшие товарищи успели уже поостыть и успокоиться, а молодежь неудержимо тянуло на подвиги!

В отличие от участников завершившейся дискуссии в «Северном обществе», никто из слушателей не заинтересовался программными особенностями, но этим отпрыскам богатых и знатных фамилий показалось очень заманчивым проявить себя на политическом поприще — тем более столь «красивым» образом!..

В это же время Матвей Муравьев-Апостол, давно не получавший писем от брата Сергея, уверовал в справедливость слуха о разгроме «Южного общества». Встал вопрос о немедленном возмездии — и новоявленные энтузиасты безотказно откликнулись.

Двадцатичетырехлетний прапорщик Вадковский, наследник владельцев 1700 крестьянским душ, предложил истребить всю царскую семью на ближайшем придворном балу. Корнет Свистунов, 21 года, наследник владельцев пяти тысяч крестьянских душ, поддержал эту идею. Пестель немедленно одобрил их намерения.

Но тут Сергей Муравьев-Апостол возобновил переписку, Матвей понял, что ошибся, и охладел к террористическим замыслам, а Пестель отбыл восвояси. Позиция последнего наиболее интересна.

Казалось бы, такой горячий идеолог насильственного переворота должен был ухватиться за возможность террористического акта и постараться самолично подготовить его или хотя бы подтолкнуть исполнителей к практическим действиям — именно так и поступали идеологи и организаторы террора последующих времен. Вместо этого Пестель, у которого еще оставалось время официального отпуска, с начала мая и до середины июля 1824 года гостил в имении своего отца. Ниже мы еще вернемся к этой странной ситуации.

А в это время Вадковский уже маялся идеей самому застрелить царя из духового ружья: очевидно — для бесшумности, чтобы легче было потом скрыться. Отметим, что если позже, в 1866–1879 годах, было чрезвычайно просто застрелить Александра II, то еще проще было убить Александра I, вовсе не пользовавшегося никакой охраной. Если замысел массового убийства во время бала отдает опереттой, то в цареубийстве не было ничего невозможного.

О намерениях Вадковского стали поговаривать — возникла реальная угроза крупного скандала, чреватого разоблачением всего заговора.