Мифы и правда о женщинах

– Вы можете приказать мне молчать, но не помешаете думать.

– Дурацкая гордость, спесь ничтожного червяка! Вы злоупотребляете жалостью, которую вызываете к себе. Но вы скоро увидите, что можно без особого труда усмирить ваш “сильный характер”.

– Не советую даже пробовать. Ваш покой пострадает, а мужское достоинство ничего не выиграет.

– Вы так полагаете? – спросил он, с силой сжимая ее руку.

– Полагаю, – ответила она, нисколько не меняясь в лице»{ Здесь и далее цит. по: Санд Ж. Индиана. Валентина. Он и она. Харьков: Экспресс, 1992.}.

Очевидно, Жюлю Санду нельзя было отказать в литературном вкусе и такте – поняв, что талант подруги превышает его собственные скромные способности, он велел ей публиковаться под собственным именем. Однако исполнить приказание буквально оказалось невозможно: Аврора была связана обещанием с Казимиром, ее появление в качестве публикующейся романистки бросило бы тень на семью. И тогда она выбирает псевдоним, под которым и станет известна всему миру.

«Индиана» имела шумный успех. О ней хвалебно отозвались Оноре де Бальзак и Гюстав Планш – это позволило Авроре заключить выгодный контракт и обрести финансовую независимость.

«Валентина»

Второй роман Жорж Санд назывался «Валентина». В нем снова рассказывалась история женщины, несчастливой в первом браке. Валентина де Рембо, невеста графа де Лансака, влюбляется в бедного студента Бенедикта, сына крестьянина.

«Со всех сторон Валентина слышала, что Бенедикт дурен собой. В представлении провинциалов, где, по остроумному замечанию господина Стендаля, “красавец мужчина” непременно должен быть румяным и толстым, Бенедикт слыл самым обездоленным среди всех юношей. До сих пор Валентина как-то не приглядывалась к Бенедикту, у нее осталось о нем лишь первое, мимолетное впечатление, которое он произвел на нее при первой встрече, а оно было не слишком благоприятным. Только сейчас, в эти минуты, она обнаружила в юноше невыразимое обаяние.

Погруженная, как и он, в мечты, бездумные и туманные, она поддалась опасному любопытству, которое склонно анализировать и делать сравнения. Она обнаружила поразительное несходство между господином де Лансаком и Бенедиктом. Она не задавалась мыслью, в чью пользу было это сравнение, она просто отметила его про себя. Коль скоро господин де Лансак красавец и к тому же ее жених, она отнюдь не тревожилась тем, что может принести это нескромное созерцание; она не думала, что граф выйдет из него побежденным.

И, однако, произошло именно это: Бенедикт, бледный, усталый, задумчивый, с растрепанной шевелюрой, Бенедикт в грубой одежде, весь перепачканный тиной, с загорелой шеей, Бенедикт, сидевший в небрежной позе среди прекрасной зелени над прекрасными водами, Бенедикт, улыбавшийся от счастья и восхищения, глядя на Валентину, хотя Валентина этого не знала, – в эту минуту Бенедикт был настоящим мужчиной, сыном полей и природы, человеком, чье мужское сердце могло трепетать от необузданной любви, человеком, забывшим себя в созерцании прекраснейшего из творений, вышедшего из рук божьих. Кто знает, какие магнетические токи плавали вокруг него в раскаленном воздухе, кто знает, какие таинственные, неуловимые, непроизвольные чувства вдруг заставили забиться наивное и чистое сердце молодой графини…»

Разница в положении не смущает героиню, она не видит ничего унизительного в работе ради хлеба насущного.

«– Нет, в теперешнее время человеку необходимо знать какое-нибудь дело досконально, – рассуждала Валентина. – Наше положение и наше состояние непрочны. Может статься, что через несколько лет земли Рембо, моя вотчина, перейдут в государственную казну, куда они и попали полвека тому назад. Мы получаем самое жалкое образование, нас учат начаткам всего и не разрешают углублять свои знания.

Родные хотят, чтобы мы были образованными, но если мы, не дай бог, станем учеными, нас подымут на смех. Нас неизменно воспитывают в расчете на богатство, а не бедность. Да уж, куда лучше образование, которое давали нашим прабабкам, как ни было оно ограниченно: они хоть вязать умели. Революция застала их женщинами ничем не примечательными, и они смирились с тем, что ничем не примечательны, и без малейшего отвращения занялись вязанием, зарабатывая на жизнь. А что станется с нами, с грехом пополам знающими английский язык, рисование и музыку, с нами, умеющими писать лаковыми красками, разрисовывать акварелью каминные экраны, делать из бархата цветы и прочие дорогостоящие пустячки; что будем делать мы, когда республика примет закон против роскоши и оставит нас без пропитания? Кто из нас без душевной боли снизойдет до ручного ремесла? Ибо только одна из двадцати девушек нашего круга обладает более или менее серьезными знаниями. Я считаю, что им подходит лишь одно занятие – стать горничными.