Мифы и правда о женщинах

«Я даю вам свободу, я разрываю эти гнусные цепи, которые давят вас и, может быть, поневоле привязывают ко мне… Не сердитесь, не плачьте, взгляните на меня смело, вникните в смысл моего поступка, поймите мое теплое чувство… Это не злой умысел, не насмешка, не искушение, мне хочется, чтоб вы имели возможность пройти свою жизнь с той же нравственной чистотой, с какою создала вас природа… Но мою святую цель, мое доброе намерение я предлагаю не даром и требую награды. Я устал от сомнений, истерзан лицемерием; я не знаю, что такое правда, дайте мне встретиться с нею в вашем присутствии, сжальтесь надо мной, дайте услышать истинный звук вашего сердца, непорочный крик человеческой души, любовь или ненависть, все равно… Я не приду в отчаянье, я потеряю вас и буду счастлив: при мне останется ваш светлый взгляд, ваше благородное слово, его отголосок отдастся на целую мою жизнь, он пересотворит меня, я все прощу свету, все отпущу людям, я умру покойней, я вспомню, что видел однажды чужое сердце и знал чужую мысль. Что останавливает вас взять должно? не думаете ли, что я расскажу об этом?.. Да, боже мой, не могу рассказать, хотя бы и захотел!.. Мне не поверят, назовут лжецом, запишут в дураки, запрут в сумасшедший дом!.. Не боитесь ли разорить меня?.. Ах, куском моего тела, кровью моих жил я готов заплатить за правду!.. вы мне скажете ее? <…>

Любите вы меня или нет? Миллион, княжна, возьмите миллион»{ Павлов Н. Ф. Сочинения. М.: Советская Россия, 1985. С. 88.}.

Как вы думаете, что выбрала княжна?..

Миллион и независимость{ Одна моя подруга, читавшая черновик этой главы, сказала: «Этот господин Г… так описывает прелести жизни с ним, что я, кажется, и за десятку бы от него отказалась». – Прим. авт.}.

А что если все дело в паранойе господина Г…, а в реальности дворянский брак в XIX в. был идиллией? Муж обеспечивал семью, жена воспитывала детей и присматривала за прислугой. По вечерам оба отправлялись «в свет»: в театр, на бал или на музыкальный вечер. Но давайте откроем еще одну повесть, опубликованную примерно спустя полвека – «Крейцерову сонату» Льва Толстого. Ее герой после нескольких лет брака зарезал свою жену. Кто виноват? Бетховен – так считает сам убийца. Насквозь порочный институт брака и развращенное общество – полагает Толстой. Но может быть, в повести мы найдем иной ответ?

Вместо любви

Господин Позднышев, главный герой «Крейцеровой сонаты», женится в тридцать с лишним лет на восемнадцатилетней девушке. Женится по любви.

«В один вечер, после того как мы ездили в лодке и ночью, при лунном свете ворочались домой и я сидел рядом с ней и любовался ее стройной фигурой, обтянутой джерси, и ее локонами, я вдруг решил, что это она. Мне показалось в тот вечер, что она понимает все, все что я чувствую и думаю, а что чувствую я и думаю самые возвышенные вещи. В сущности же было только то, что джерси было ей особенно к лицу, также и локоны, и что после проведенного в близости с нею дня захотелось еще большей близости»{ Здесь и далее цит. по: Толстой Л. Н. Собрание сочинений. Т. 10. М., 1958.}.

Однако иллюзия «родства душ» развеивается довольно быстро – еще в период помолвки.

«Говорить бывало, когда мы останемся одни, ужасно трудно. Какая-то это была сизифова работа. Только выдумаешь, что сказать, скажешь, опять надо молчать, придумывать. Говорить не о чем было».

Казалось бы, в этом и причина всех бед. Но ведь самые прочные браки, самые надежные дружбы тоже нередко начинаются со смущенного молчания. Зато дай людям срок, дай им возможность узнать друг друга, накопить совместный опыт – разговорятся так, что не остановить. Но в семье Позднышевых этого не происходит. Почему?

Свадьба сыграна, молодые уезжают в путешествие. Господин Позднышев испытывает к своей жене страстное вожделение и одновременно сильное чувство вины, т. к. не будучи девственником до свадьбы, он теперь с ужасом осознает, что желает свою чистую и непорочную избранницу точно так же, как желал проституток.

«Кажется, на третий или на четвертый день я застал жену скучною, стал спрашивать, о чем, стал обнимать ее, что по-моему было все, чего она могла желать, а она отвела руку мою и заплакала. О чем? Она не умела сказать. Но ей было грустно, тяжело. Вероятно, ее измученные нервы подсказали ей истину о гадости наших сношений, но она не умела сказать. Я стал допрашивать, она что-то сказала, что ей грустно без матери. Мне показалось, что это неправда. Я стал уговаривать ее, промолчав о матери. Я не понял, что ей просто было тяжело, а мать была только отговорка. Но она тотчас обиделась за то, что я умолчал о матери, как будто не поверив ей. Она сказала мне, что видит, что я не люблю ее. Я упрекнул ее в капризе и вдруг лицо ее совсем изменилось, вместо грусти выразилось раздражение. И она самыми ядовитыми словами начала упрекать меня в эгоизме и жестокости…»