На первый взгляд империя кажется очень емким понятием. Не могут ли тогда другие политические формы прятаться внутри этого понятия, ведь инкорпорирование и дифференциация наблюдаются во многих контекстах? Возможность создания империи допускалась элитами в разных политиях, но
Империи могли доходить до крайностей подчинения, но жестокая эксплуатация коренного и покоренного населения оказывалась порой настолько контрпродуктивной, что провоцировала критическое переосмысление теории и практики имперской власти. Бартоломео Лас Касас, осудивший жестокость конкистадоров по отношению к американским индейцам в XVI веке, и аболиционисты в Британской империи XIX века – вот примеры критики христианских империй, не сумевших соответствовать заявленным высоким идеалам.
Как теоретически, так и практически империи могли становиться все более гомогенными. В 212 году право римского гражданства распространилось на всех свободных мужчин империи, а два века спустя христианство стало ее официальной религией. Оба этих факта свидетельствуют о тенденции к моральной и политической гомогенизации сообщества. В XIX веке по такому пути пошли переселенческие демократии США и Австралии, использовавшие для достижения своих целей тактику аккультурации, ассимиляции и уничтожения коренного населения. Но в других империях – Монгольской, Российской, Османской – более эффективной считалась стратегия дифференцированного управления разными народами.
Рассматривая практические способы управления империями, мы должны обратить внимание на неравенство и неравнозначность субъектов как внутри одной политии, так и между политиями и анализировать имперские общества прошлого, не навязывая им наши ценности. Политическая свобода далеко не всегда считалась нормальным или достижимым условием. Мир империй не был однозначно разделен на колонизаторов и колонизуемых: в некоторых обстоятельствах народы видели определенные преимущества во вхождении, пусть в роли субалтерной группы, в большое и мощное политическое объединение. Предприниматели, желавшие расширить возможности для добывания богатства, люди, стремившиеся использовать внешнюю силу для борьбы с местными тиранами, да и сами агенты имперской власти – все использовали возможности, создаваемые империями. Монгольское завоевание привело к возникновению трансконтинентальной торговой зоны, не вполне свободной – но, тем не менее, в ее пределах товары и информация перемещались на огромные расстояния. Греческие, армянские и еврейские торговцы воспользовались возможностями, которые открыла им Османская империя, принеся мир в восточное Средиземноморье. Некоторые прогрессивные группы элит на захваченных Наполеоном территориях надеялись, что он избавит их от деспотизма местных аристократов – до тех пор, пока наполеоновское имперское по стилю правление не убедило их в обратном.
Хотя при иных обстоятельствах «иностранное» правление воспринималось как глубоко оскорбительное, идеи свободы и самоуправления в разных странах распространялись неодинаково и не повсеместно. Население Англии XVIII века могло считать себя «свободнорожденными англичанами», но оставалось неясным, насколько те же права можно распространить на английских поселенцев в Америке, не говоря уже о рабах на плантациях Барбадоса. Люди могли заявлять о своих правах в качестве подданных или противопоставляя себя империи; они могли манипулировать связями с имперскими властями либо использовать контроль над протяженными торговыми путями в своих интересах. Мы увидим, как все эти разнообразные стратегии могли меняться или сочетаться в разных вариантах.