Мифы и загадки Октября 1917 года

Участник войны Эрих Мария Ремарк так описал одну из химических атак: «Глухие хлопки химических снарядов смешиваются с грохотом разрывов. Между разрывами слышно гудение набатного колокола; гонги и металлические трещотки возвещают далеко вокруг: «Газ, газ, газ!»… В эти первые минуты решается вопрос жизни и смерти: герметична ли маска? Я помню страшные картины в лазарете: отравленные газом, которые еще несколько долгих дней умирают от удушья и рвоты, по кусочкам отхаркивая перегоревшие легкие… Моя голова в противогазе звенит и гудит, она, кажется, вот-вот лопнет. Легкие работают с большой нагрузкой: им приходится вдыхать все тот же горячий, уже не раз побывавший в них воздух, вены на висках вздуваются. Еще немного, и я наверное задохнусь… Но вот в нескольких метрах подальше кто-то поднимается с земли… он не падает, он что-то ищет глазами и делает несколько шагов, – ветер разогнал газ, воздух чист. Тогда и я тоже с хрипом срываю с себя маску и падаю. Воздух хлынул мне в грудь, как холодная вода, глаза вылезают из орбит, какая-то темная волна захлестывает меня и гасит сознание».

Возросшая мощь военной техники Первой мировой войны превратила солдата в беспомощное существо. Ремарк писал: «Среди ночи мы просыпаемся. Земля гудит. Над нами тяжелая завеса огня… Блиндаж дрожит, ночь ревет и мечет молнии… Каждый ощущает всем своим телом, как тяжелые снаряды сносят бруствер окопа, как они вскапывают откос блиндажа и крошат лежащие сверху бетонные глыбы… Фронт – это клетка, и тому, кто в нее попал, приходится, напрягая нервы, ждать, что с ним будет дальше. Мы сидим за решеткой, прутья которой – траектории снарядов; мы живем в напряженном ожидании неведомого. Мы отданы во власть случая. Когда на меня летит снаряд, я могу пригнуться, – и это всё; я не могу знать, куда он ударит, и никак не могу воздействовать на него… Меня могут убить, – это дело случая. Но то, что я остаюсь в живых, – это опять-таки дело случая. Я могу погибнуть в надежно укрепленном блиндаже, раздавленный его стенами, и могу остаться невредимым, пролежав десять часов в чистом поле под шквальным огнем. Каждый солдат остается в живых лишь благодаря тысяче разных случаев. И каждый солдат верит в случай и полагается на него».

Ожидание смерти в ходе артобстрела сменялось атакой, и тогда солдаты деловито готовились к беспощадной схватке, в которой не признают никаких правил, не знают никакой жалости. Война, утверждал Ремарк, уничтожала в солдатах все человеческое: «Мы превратились в опасных зверей. Мы не сражаемся, мы спасаем себя от уничтожения. Мы швыряем наши гранаты не в людей, – какое нам сейчас дело до того, люди или не люди эти существа с человеческими руками и в касках?… Сжавшись в комочек, как кошки, мы бежим, подхваченные этой неудержимо увлекающей нас волной, которая делает нас жестокими, превращает нас в бандитов, убийц, я сказал бы – в дьяволов, и, вселяя в нас страх, ярость и жажду жизни, удесятеряет наши силы… Мы утратили всякое чувство близости друг к другу, и когда наш затравленный взгляд останавливается на ком-нибудь из товарищей, мы с трудом узнаем его. Мы бесчувственные мертвецы, которым какой-то фокусник, какой-то злой волшебник вернул способность бегать и убивать».

Захват вражеских позиций позволял солдатам завладеть трофейной едой. Ремарк писал: «Трофейная тушенка славится по всему фронту. Она даже является иногда главной целью тех внезапных ударов, которые время от времени предпринимаются с нашей стороны, – ведь кормят нас плохо, – и мы постоянно голодны». Борьба с голодом, как показал Ремарк, это тоже часть солдатских будней, как борьба со вшами и огромными крысами, питавшимися трупами солдат.

Описания боев и фронтовой жизни по другую линию боевых позиций, которое оставил Анри Барбюс в романе «Огонь», мало отличаются по содержанию от романа Ремарка. Французский писатель свидетельствовал: «Вокруг нас дьявольский шум. У меня небывалое ощущение беспрерывного нарастания, бесконечного умножения всемирного гнева. Буря глухих ударов, хриплых, яростных воплей, пронзительных, звериных криков неистовствует над землей, сплошь покрытой клочьями дыма; мы зарылись по самую шею; земля несется и качается от вихря снарядов… Ружейные выстрелы, канонада, Над нами везде треск или грохот – продолжительные раскаты или отдельные удары. Черная огненная гроза не стихает никогда, никогда. Уже больше пятнадцати месяцев, уже пятьсот дней в этом уголке мира перестрелка и бомбардировка идут непрестанно: с утра до вечера и с вечера до утра. Мы погребены в недрах поля вечной битвы…»