Между 12 и 14 сентября Ленин, находившийся в это время в Гельсингфорсе, написал письма Центральному комитету «Большевики должны взять власть» и «Марксизм и восстание». В них он утверждал, что в стране сложились объективные и субъективные условия для проведения успешного вооруженного восстания. Ленин уверял, что «активное большинство революционных элементов народа обеих столиц достаточно, чтобы увлечь массы народа, победить сопротивление противника, разбить его, завоевать власть и удержать ее». Одновременно он полагал, что лозунги, которые выдвинет большевистское правительство, обеспечит ему поддержку всего населения и такое правительство «никто не свергнет»… Ждать – преступление перед революцией».
Ленин торопил, так как считал, что Керенский, оттолкнув от себя кадетов и часть левых сил в эсеро-меньшевистской коалиции, готов пойти на сговор с немцами и сдать им Петроград. Ленин предупреждал: «Предстоящая отдача Питера сделает наши шансы в сто раз худшими. А отдаче Питера при армии с Керенским и Ко
во главе мы помешать не в силах». Он утверждал: «Только наша партия… победив в восстании, может спасти Питер». Ленин не исключал и возможности заключения мира между Антантой и Центральными державами с целью разгрома русской революции и «сепаратного раздела России империалистами обеих коалиций».Будучи подлинным революционером, Ленин пренебрегал правовыми процедурами для победы революции: «Ждать «формального» большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет. И Керенский с Ко
не ждут, а готовят сдачу Питера… Нет аппарата? Аппарат есть: Советы и демократические организации». Поэтому он предлагал перейти от слов к делу: «Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и в Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства». Он был уверен в успехе: «Взяв власть сразу в Москве и в Питере (неважно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно».Ленин предлагал «не теряя ни минуты… организовать штаб повстанческих отрядов, распределить силы, двинуть верные полки на самые важные пункты, окружить Александринку (имелся в виду Александринский театр, где заседало Демократическое совещание. – Прим. авт.), занять Петропавловку, арестовать генеральный штаб и правительство, послать к юнкерам и к дикой дивизии такие отряды, которые способны погибнуть, но не дать неприятелю двинуться к центрам города… мобилизовать вооруженных рабочих, призвать их к отчаянному последнему бою, занять сразу телеграф и телефон, поместить наш штаб восстания у центральной телефонной станции, связать с ним по телефону все заводы, все полки, все пункты вооруженной борьбы и т. д.».
Этот план действий не вызвал единодушной поддержки в руководстве большевистской партии. Каменев и Зиновьев выступили решительно против предложений Ленина, считая начало восстания несвоевременным. Троцкий выдвинул альтернативный план действий, который исходил из необходимости увязывать выступление с поддержкой Советов.
Сталин же предложил передать письма Ленина на рассмотрение наиболее крупных партийных организаций, исходя из того, что такое важное решение требует широкого и всестороннего обсуждения. Явно Сталин не был склонен безоглядно поддержать ленинский план восстания. Свои сомнения в отношении ленинских писем Сталин изложил в феврале 1924 г., когда говорил о тогдашнем положении в стране. «Что означало поднять восстание в такой момент? Поднять восстание в такой обстановке – это значит поставить все на карту». Очевидно, что Сталину, который активно участвовал в преодолении партией последствий июльского поражения, было нелегко решиться на рискованный шаг, чреватый полным разгромом большевиков. Возможно, что такие же сомнения разделяли и другие члены ЦК, поскольку решения ЦК по предложению Ленина не было принято.
Выступая 20 апреля 1920 г. по случая 50-летия Ленина, Сталин не скрывал сохранившегося у него отрицательного отношения к этому предложению: «Нам казалось, что дело обстоит не так просто, ибо мы знали, что Демократическое совещание состоит в половине или, по крайней мере, в третьей части из делегатов фронта, что арестом и разгоном мы можем только испортить дело и ухудшить отношения с фронтом. Нам казалось, что все овражки, ямы и ухабы на нашем пути нам, практикам, виднее. Но Ильич велик, он не боится ни ям, ни ухабов, ни оврагов на своем пути, он не боится опасностей и говорит: «Встань и иди прямо к цели». Мы же, практики, считали, что невыгодно тогда было так действовать, что надо было обойти эти преграды, чтобы взять быка за рога. И, несмотря на все требования Ильича, мы не послушались его, пошли дальше по пути укрепления Советов и довели дело до съезда Советов 25 октября, до успешного восстания. Ильич был уже тогда в Петрограде. Улыбаясь и хитро глядя на нас, он сказал: «Да, вы, пожалуй, были правы»… Товарищ Ленин не боялся признать свои ошибки».