Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II

Екатерина названа в поэме «очень образованного» Петрова^{403} «полуночной Астреей». Ее мир — мир Севера, «полуночи», он противопоставлен миру «полуденному», южному. Последний — это Порта, а также поддерживающая турок Франция (в поэме «Секванские Сирены» призывают «робкого» и женолюбивого Мустафу не смиряться с поражением). Вообще же, Петров вводит здесь новое геополитическое определение русских: они — представители Северной Европы, взявшие на себя миссию по изгнанию турок, миссию, оставленную (по бессилию или предательству) остальной Европой. Так, Петров пишет:

На неприступные, на смертные окопы,
Питомцы северной пускаются Европы…^{404}

Более того, именно русские, по Петрову, и есть настоящие европейцы, наследники Рима и его имперской славы. Рим наконец может быть «утешен» — русские («Северная Европа») быстро перенимают его наследие. Побеждая Оттоманскую Порту, Россия окончательно утверждает свое право называться империей. Кульминация поэмы — апофеоз концепции translatio imperii:

О древний Рим, отец непобедимых воев.
Под солнцем славимых училище героев,
Ты поклоняемый от многих царств кумир,
Что зрел с седьми холмов на покоренный мир.
Хотя различные и многие превраты,
Пороки внутренни, набегши сопостаты
И злобный счастью рок поверг тебя и стер,
Утешься, и поднесь геройства ты пример!^{405}

«Поверженный» и «стертый» Рим возрожден «Россами» во главе с Екатериной-Астреей (и — одновременно — Палладой!). Генерал-фельдмаршал Румянцев также озвучивает в поэме концепцию Петрова, придавая ей формат государственной стратегии:

«О храбрыя сердца, напастьми искушенны!
Герои, кровию и потом орошенны.
Затмившие навек рогатой блеск луны.
Вам аспидов разить, перуны вам даны! <…>
К тому нас долг, к тому Астрея нудит нас;
Екатеринин глас — небес правдивых глас.
Простремся, умертвим всю злобу в смертных роде,
Принудим варваров последовать природе»^{406}

.

Характерно при этом, что турки названы «варварами». В их описании использованы апробированные еще Ломоносовым и широко употребляемые Петровым в его одах «охотничьи» метафоры — турки сравниваются с «вепрями», «еленями», то есть с каноническими объектами королевских «охот». Русские же уподоблены львам и орлам, субъектам охоты («орлы» еще несли дополнительную семантическую нагрузку в связи с участием в сражениях четырех братьев Орловых).

Если на стороне турков «варварство» и «тирания», то на стороне «Россов» — просвещение, мудрые законы и гуманизм. Новые «римляне» во главе с императрицей-законодательницей объявляются не только и не столько поработителями, сколько освободителями и носителями просвещения. Петров вводит в текст инверсию мифа о Цирцее: русские превращают турок из «зверей» в людей:

Герои, что мечи лишь на мечи острят,
За тем покорным жизнь и вольность вам дарят.
Чтоб зверства своего вы вечно отреклися,
И в человеческу природу облеклися <…>
Что пишуще закон России божество,
Переродило в вас без казни естество^{407}

.

Державин в 1784 году в оде «На приобретение Крыма», написанной в подражание «древним» безрифменным ямбом, будет использовать тот же миф о Цирцее, применив его к Екатерине и грекам — «ахеянам»:

Цирцея от досады воет,
Волшебство все ея ничто;
Ахеян, в тварей превращенных,
Минерва вновь творит людьми^{408}

.[66]