Мифы Ктулху. Большая книга ужасов [Литрес]

В свете мелькавших мимо огней я увидел его плотно сжатые губы и невольно вздрогнул при виде ярко пылающих глаз. Люди были правы – пребывая в подобном настроении, он действительно чертовски походил на свою жену и старого Эфраима. При этом меня отнюдь не удивляло то обстоятельство, что, находясь в таком состоянии, он мог вызывать всеобщую неприязнь, поскольку во всем облике его и в самом деле появлялось что-то неестественное, а сбивчивые, почти бредовые высказывания вносили в окружающую его общую атмосферу нервозности даже некоторый элемент зло-вещности. Вот и сейчас этот человек, которого я всю свою жизнь знал как Эдварда Пикмэна Дерби, казался мне совершенно незнакомым, даже чужеродным существом, пришельцем из какой-то черной бездны.

Вплоть до тех пор, пока мы не выехали на длинный и прямой отрезок пути, он не раскрывал рта, а когда заговорил, голос его показался мне совершенно незнакомым. Он стал ниже, жестче, и в нем зазвучала решимость, которую мне никогда не доводилось слышать ранее. Изменилось и произношение – в нем появился необычный акцент, который смутно, расплывчато и одновременно пугающе напоминал мне что-то или кого-то, хотя я был не в состоянии припомнить, кого именно. В тембре его голоса можно было различить явную иронию, даже некоторую насмешку, причем это была отнюдь не та искрометная, беззаботная и в целом довольно веселая насмешливость неоперившегося «утонченного» существа, которая являлась как бы частью натуры Дерби, но нечто напоминающее мрачный, идущий от глубокой самоуверенности, и определенно зловещий сарказм. Я поражался собственному самообладанию, продолжая слушать это дикое, но одновременно пронизанное непонятной паникой бормотание.

– Надеюсь, Аптон, ты простишь мне мою выходку, – услышал я. – Ты же знаешь, что нервы у меня стали совсем ни к черту, а потому не станешь сердиться. На самом деле я искренне благодарен тебе за то, что ты выручил меня и довез до дому.

Прошу также простить меня за все те безумные вещи, которые я наболтал по поводу своей жены – да и вообще в отношении всего остального. Вот что бывает, когда слишком усердно занимаешься такими вещами, над которыми я сейчас работаю. В моей философии вообще очень много непонятного, даже излишне причудливого, а когда рассудок устает воспринимать подобную невероятную мешанину всевозможных диких идей, он поневоле начинает выдумывать, да-да, попросту сочинять всякие небылицы в качестве суррогатов настоящих мыслей. Надо будет как следует отдохнуть ото всего этого, а потому некоторое время мы, наверное, не сможем видеться. Но ты только не вини за это Айзенат.

Наша поездка была немного странной, хотя и довольно заурядной. В северной части лесного массива до сих пор сохранились кое-какие остатки индейской культуры – всякие там каменные столбы, ну и прочее, – что весьма интересно с точки зрения изучения их фольклора, а мы с Айзенат сейчас именно над этим и работаем. Поиски оказались довольно трудными, а потому я немного переутомился. Сразу по прибытии домой надо будет послать кого-нибудь за машиной. Думаю, что месяц отдыха снова поставит меня на ноги.

Сейчас я уже не помню, каким оказался мой собственный вклад в общий разговор, поскольку все мое внимание тогда было сосредоточено на обескураживающей, чужеродной перемене, произошедшей в моем спутнике. С каждой секундой я все более ощущал воздействие неуловимого гнетущего, обволакивающего меня бездонного ужаса, пока не почувствовал почти маниакальное желание как можно скорее окончить это путешествие. Дерби не предложил мне снова сесть за руль, и я искренне порадовался тому, что мы на бешеной скорости пролетели и Портсмаут, и Ньюбэрипорт.

В том месте, где основное шоссе делает поворот в глубь территории, уводя от Инсмута, я с некоторой тревогой ожидал, что мой напарник свернет на унылую дорогу, которая проходит через это Богом проклятое место. Этого, однако, не произошло, и мы по-прежнему на большой скорости промчались через Роули и Ипсвич в нужном нам направлении. В Аркхэм мы прибыли незадолго до полуночи, и я увидел, что в старом доме Дерби все еще горит свет. Мой товарищ вышел из машины и поспешно пробормотал слова благодарности, после чего я продолжал путь уже один, испытывая странное по своей интенсивности чувство облегчения. Что и говорить, путешествие оказалось на редкость выматывающим, просто ужасным, причем ощущение это казалось еще более сильным оттого, что я не мог сказать, чем именно оно было вызвано. Что и говорить, меня даже обрадовало известие Дерби о том, что некоторое время мы с ним не будем видеться.