После мне потребовались многие часы, чтобы собраться с силами и составить план, тот самый, о котором я уже упоминал, но, тем не менее, даже сейчас с трудом осмеливаюсь о нем подумать. Я страстно надеялся, что мне никогда не придется им воспользоваться, но теперь, когда яд распространился по моему телу, похоже, придется…
Когда остынут угли моего дома, полиция найдет эту рукопись в сейфе в глубоком сыром подвале, но задолго до того, как погаснет пламя, я вернусь к расщелине. С собой я возьму столько бензина, сколько смогу унести. Мой план действительно прост, и я не почувствую боли. Не почувствуют боли и обитатели этого места, если только на них подействует мощный наркотик. Когда начнет действовать обезболивающее, и пока я буду еще в силах, я вылью бензин на поверхность того зловещего озера.
Мое повествование подходит к концу…
Возможно, сегодня ночью многие удивятся, увидев поднимающийся над торфяниками огненный столб…
Колокол Дагона[25]
М
еня поражает, как забавно иногда отдельные части информации – фрагменты вроде не связанных между собой фактов, фантазий, порождаемых частично подсознанием, частично смутными ощущениями и интуитивными догадками, обрывки местных легенд и древнего мифа – могут, внезапно соединившись, увеличиться в объеме, так что результат оказывается гораздо больше суммы отдельных частей, как в составной картинке-загадке. А может, и не забавно… может, странно.То, что море, отхлынув, оставляет на берегу. Наполовину стертая, едва различимая фигура на древней монете в витрине музея. Бабушкины сказки о призраках и звоне затонувшего колокола, слышном во время прилива. Странные теории собирателей угля на морском берегу, попивающих свой эль в старых пабах, где океанский прибой шумит прямо за желтыми от дыма оконными стеклами в виде иллюминаторов. Вот такие вещи, вроде бы никак не связанные между собой.
Но в конце все приобретает очертания чего-то гораздо большего, поскольку все это – лишь части головоломки, а завершенная картина значительнее, чем ее отдельные компоненты. На самом деле, даже грандиознее.
Много лет назад я пообещал себе никогда не говорить и даже не думать о Дэвиде Паркере и событиях той ночи на ферме Кетлторп (рассказ об этом выглядит настолько абсурдно, что в него трудно поверить). Однако сейчас, годы спустя… ну, возможно, этот внутренний запрет отчасти утратил смысл. С другой стороны, мой рассказ содержит в себе полезное предостережение. Именно по этой причине я, сколь бы невероятными ни казались обстоятельства, считаю своим долгом вооружиться пером и ручкой.
Меня зовут Вильям Траффорд, хотя вряд ли мое имя имеет значение. С Дэвидом Паркером я познакомился еще в школе, в средней школе деревушки при угольной шахте на берегу моря, задолго до того, как он поступил в колледж. Именно я был тем, кого он посвятил в ужасную тайну фермы Кетлторп.
По существу, я знал Дэвида хорошо: сын шахтера, он мало походил на своих сверстников, был по-своему мягок, лишен некоторой свойственной местным загрубелости и их гортанного акцента. Я ни в какой мере не хочу принизить жителей северо-восточной части страны в целом (в конце концов, я сам стал одним из них!), поскольку они поистине соль земли. Однако природа их работы и то, что эта работа постепенно делает с окружающей средой, формирует из них жесткое и клановое сообщество. Дэвид Паркер по своей природе не принадлежал к этому клану, вот и все; и я в то время тоже.