По восточной традиции мосхи не допускают женщин в церкви (те молятся возле их стен), не бреют лица, носят обувь с загнутыми вверх носами — чтобы, по восточному обычаю, не затронуть при ходьбе землю как вместилище праха предков. Государство устроено на восточный манер, плюс ко всему мосхи матерятся через слово — матерных слов беларусы не знали до XX века.
Когда к Ивану Грозному прибыло посольство из ВКЛ, московский митрополит попросил принести ему образец одежды беларуса (литвина). Долго ее вертел и дивился, а потом порезал ножницами как «бесовскую одежу». Оставлю в стороне тот очевидный факт, что этот митрополит был невежественным дикарем. Задам риторический вопрос: зачем резать одежду представителя «родственной культуры»?
Возможно, кто-то мне возразит: дескать, в культурном плане русские и беларусы стали ближе значительно позже, к началу XX века. Тогда, когда горожане стали носить европейские пиджаки. Так ведь европейский пиджак явно имеет нерусское происхождение.
Этнические реалии мосхов (предков нынешних русских), подробно описанные десятками зарубежных путешественников прошлых веков, И. Саливон напрочь забыла, а может быть, никогда и не знала.
Следуя идеологическим указаниям партийных «авторитетов", реальный этнос мосхов советские ученые подменяли вымышленными «восточными славянами», которые неизвестно откуда (этот вопрос так и остался без ответа) якобы мигрировали в Центральную Россию.
Предположим, что действительно были какие-то «славяне», мигрировавшие то ли с Юга, то ли с Запада в финское Залесье (будущее «сердце России», оно же «Золотое кольцо»). Но что у них осталось «славянского» после пяти веков жизни сначала среди финнов, а потом в Орде? Будет ли один «восточный славянин» кромсать ножницами одежду другого «восточного славянина» как нечто абсолютно чуждое ему?
Согласно концепциям самой Саливон (которые она использует в критике моей книги), такие «восточные славяне» во Владимиро-Суздальской земле должны были в этническом смысле стать финнами и ордынцами после пяти веков пребывания в этой среде. Почему же она в данном случае не повторяет, что этнос — это «культура, история, духовность», а вместо того постулирует, что мигранты («восточные славяне») «сохранили свою идентичность»? Как же это им удалось?!
Ясно, что единственными «восточными славянами», мигрировавшими в регион Владимира — Суздаля — Ярославля, были болгарские попы: это они учили местную мордву «славянскому языку».
Гипотезу о «массовой миграции славян» в земли Залесья отвергает и топонимика, все гидронимы здесь финские. Только четыре древних славянских топонима: Ростов, Владимир, Ярославль, Нижний Новгород — но все эти города основаны киевскими князьями (о каждом факте сказано в летописях), то есть не местными «восточными славянами», не гипотетическими «мигрантами» И. Саливон.
Так почему «восточные славяне-мигранты» не оставили славянских топонимов и гидронимов? Почему славянские топонимы появляются в Залесье только с захватом этой территории дружинами киевских князей? Почему все древние топонимы Центральной России — финские: Москва, Рязань, Суздаль, Кострома, Тверь, Калуга и так далее?
Ответ возможен лишь один: до захвата Залесья киевскими князьями там не было никаких «восточных славян».
Аналогично и с Беларусью: здесь тоже никогда не было «массовой миграции славян». Гидронимы балтские, почти все топонимы в исконном звучании — тоже балтские. Минск — от реки Менка (menkas — мелкая), Полоцк — от реки Полота (раlutе — туманная), Пинск — от реки Пина (руnа — мокрая почва), Лида — от реки Лидянка (liede — щука) и т. д. и т. п.
Ясно, что миф о «миграции восточных славян» выдуман лишь для того, чтобы выдать литвинов за «младших братьев» мосхов. Чистой воды политика.
Инесса Саливон пишет: