На острове Муниа, что через лагуну, жил дух Коро-им-бо[102]. Он проведал о горестях Ра-сики-лау и приплыл повидать его. С собой он привез разные подарки. Когда он высадился на берег, то увидел мамакара. Он впервые увидел их на Зикомбиа: на Муниа таких деревьев не было. И он сказал:
— О, в тени этого дерева можно чудесно отдыхать. А уж лучшей древесины я никогда не видел.
Ему очень захотелось, чтобы мамакара росли у него на острове. И вот что он придумал. Вечером, после ужина, он сказал Ра-сики-лау:
— О Туи Зикомбиа, — а ведь Ра-сики-лау называли и этим именем, — никогда бы не произошло с тобой несчастья, если бы на твоем острове росли и плодоносили ндава. Ведь тогда твои дети кидались бы не камнями, а мягкими плодами — так и играют все остальные детишки. А теперь, даже если родятся у тебя новые дети, все повторится так, как уже случилось.
Тот отвечал:
— Все правильно, Коро-имбо, но что же мне делать? На моем острове нет ндава, и взять мне их неоткуда.
Коро-имбо сказал:
— Дух мой клонится под тяжестью грустных мыслей о тебе, Туи Зикомбиа. У меня есть ндава, и я подарю их тебе. А ты отдай мне свои мамакара — я заберу их на Муниа.
Ра-сики-лау сказал:
— Хорошо, пусть так и будет.
И они обменялись деревьями, а чтобы скрепить совершенное дело, приготовили чашу янгоны.
Но и ндава не принесли Ра-сики-лау счастья: ничто не могло утешить его жену. Вскоре она умерла. А Коро-имбо сразу понял, что лишился замечательных деревьев. По сей день сидит он пригорюнившись над своими мамакара. Путнику, идущему мимо рощи мамакара в долинах Муниа, то там, то здесь слышен подчас горестный вздох Коро-имбо.
Никогда больше не поднимались ндава на острове Муниа, и никогда больше не вырастали с тех пор мамакара на острове Зикомбиа.
43. [Роко-уа]
(№
Некогда в Рева был великий дух. Звали его Ра-вово-ни-за-кау-нгава[103]. Он водил дружбу с Ваи-руа, духом ветров из Ваи-руа
(
— Снарядим лодку и поплывем в край Роко-уа, духа На-и-зомбозомбо[104]. Уведем от него женщин для себя.
Тот спросил:
— Когда отплываем?
Ра-вово-ни-за-кау-нгава в ответ:
— Отплывем мы ясным днем. Я не какой-нибудь там трус, чтобы прятаться и делать то, что задумал, ночью.
Все было приготовлено, друзья подняли парус и к заходу солнца пристали к берегу На-и-зомбозомбо. Стали ждать там, ждали день, два, три, но, против всех фиджийских правил, никто не выходил к ним и ничего не приносил[105]. Может, Роко-уа разгадал их замысел и запретил своим приносить к лодке кушанья? Но в доме у него не все были так негостеприимны, как он. У него была дочь, красавица На-и-онга-мбуи. От нее исходил такой чудесный, такой сладкий и сильный запах, что, если ветер дул с востока, он, этот запах, летел с ним, и его чувствовал каждый человек на западе, а если ветер дул с запада, то запах летел вместе с ним на восток. Из-за этого дивного запаха и из-за чудесной красоты девушки все юноши были в нее влюблены.
Так вот, На-и-онга-мбуи велела одной из прислуживавших ей женщин приготовить ямса и отнести к лодке, а еще сказать, что хозяйка ее при первой возможности придет к незнакомцам. А чтобы доказать свою любовь, она велела всем женщинам На-и-зомбозомбо выйти днем ловить рыбу. Это было исполнено, рыба испечена, сама На-и-онга-мбуа взяла ее и ночью отнесла духу, приплывшему из Рева.
Ра-вово-ни-за-кау-нгава был в таком восхищении от нее, что согласился отплыть тотчас же. Но она уговорила его подождать до следующей ночи, и тогда одной из молодых женщин, живших при Роко-уа, — ее звали На-и-миламила — удастся бежать с ними. На-и-миламила была родом из На-и-зомбозомбо, но Роко-уа взял ее в жены против ее воли. Сам он тоже ее не любил и держал лишь затем, чтобы она чесала ему голову, искала в ней или убирала его кудри. Вот почему ее звали На-и-миламила. Грустно ей было жить, вот она и сговорилась с дочерью мужа о побеге. А теперь настало время готовиться к нему.
Наступила условленная ночь, и На-и-миламила была готова и бежала к лодке. Она взошла на палубу, и дух спросил:
— Кто ты?
Она отвечала:
— Я жена Роко-уа, — и еще сказала: — Собирайтесь и поскорее. Муж может сразу погнаться за мной. А что до На-и-онга-мбуи, то она вот-вот будет здесь.
И тут же послышался всплеск. На-и-миламила воскликнула:
— Она! Скорее!