Мифы революции 1917 года

Точнее, в человеческой массе, совершающей анархический государственный переворот, присутствуют группы, имеющие самую разную идеологию, преимущественно неопределенно выраженную, без четких политических установок. Преобладают эмоции, надежды, а не рассудок. Но разнонаправленные векторы интересов отдельных личностей образуют мощную силу, когда у них в сумме выявляется общее направление. Скажем, во время демонстраций активных участников сопровождают толпы зевак или прохожих, значительно увеличивающих количество людей, шествующих в данном направлении.

«Не политическая мысль, не революционный лозунг, не заговор и не бунт, а стихийное движение, сразу испепелившее всю старую власть без остатка: и в городах, и в провинции, и полицейскую, и военную, и власть самоуправлений. Неизвестное, таинственное и иррациональное, коренящееся в скованном виде в народных глубинах, вдруг засверкало штыками, загремело выстрелами, загудело, заволновалось серыми толпами на улицах».

С.Г. Кара-Мурза приходит в этой связи к обоснованному заключению:«Большевики, как вскоре показала сама жизнь, выступили как реставраторы, возродители убитой Февралем Российской империи — хотя и под другой оболочкой. Это в разные сроки было признано противниками большевиков, включая В. Шульгина и даже Деникина».

Поистине разверзлась пропасть между царским, а затем буржуазным правительством, между «хозяевами жизни», привилегированными социальными группами и русским народом. В.В. Шульгин так выразил свои чувства на тот момент, когда «черно-серая гуща», преимущественно солдат и горожан, ворвалась 25 октября (7 ноября) в Таврический дворец:

«Сколько их ни было, у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное.

Боже, как это было гадко!… Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе только одно тоскующее, бессильное и потому еще злобное бешенство.

Пулеметов — вот что мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать в его берлогу вырвавшегося на свободу русского зверя.

Увы — этот зверь был его величество русский народ».

Ныне то и дело многие политики и СМРАП твердят с возмущением, будто Ленин провозгласил лозунг «Грабь награбленное!», тем самым призвав темную и жадную народную массу наброситься на священную частную собственность. Но вопрос в том, откуда взялись богатства у отдельных господ или кланов. Разве недопустимо отнимать у бандитов, воров и жуликов награбленное или наворованное ими?

Необходимо! Так делается в любой нормальной стране, где у власти не находятся жулики, воры и бандиты.

Другое дело — как осуществлять реквизиции. На этот счет Ленин дал ответ: «После слов "грабь награбленное" начинается расхождение между пролетарской революцией, которая говорит: награбленное сосчитай и врозь тянуть не давай, а если будешь тянуть к себе прямо или косвенно, то таких нарушителей дисциплины расстреливай».

А вот как объяснял происходившие в России стихийный бунт, грабеж, осквернение усадеб просвещенный дворянин, глубоко ненавидевший буржуа:

«Почему дырявят древний собор?

— Потому что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой.

Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах?

— Потому что там насиловали и пороли девок; не у того барина, так у соседа.

Почему валят столетние парки?

— Потому что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть».

Пишет это Александр Блок, родовая усадьба которого была разграблена. Другой великий русский поэт, из крестьян — Сергей Есенин, — высказался о Гражданской войне:

Цветы сражалися друг с другом,
И красный цвет был всех бойчей.
Их больше падало под вьюгой,
Но все же мощностью упругой
Они сразили палачей.
Октябрь! Октябрь!
Мне страшно жаль
Те красные цветы, что пали.

Достойны горьких сожалений и многие павшие белые, из которых далеко не все были палачами. Тем и страшна гражданская война, что губит, в общем-то, своих, вставших по обе стороны незримой линии фронта, проходящей через сердца и разум людей. Идет борьба двух идеологий, вер, надежд. Но когда господствует анархическая стихия, сохраняется разброд.

В теории анархия предстает как форма единства, сотрудничества и взаимопомощи людей. На практике она в трудное военное время, которое переживала Россия в 1917 году, реализоваться не могла. Существовали острые партийные разногласия; наряду с Временным правительством активно действовали Советы рабочих и солдатских депутатов. Правда, отдельные деятели, в частности, Керенский, входили в руководящие органы двух систем власти, но это ничего принципиально не меняло. Слишком различны были интересы, условно говоря, представителей буржуазии (Временное правительство) и народа (Советы), не говоря уже о позициях сторонников и противников продолжения войны.