Но им недосуг. Они уже приняли перспективу нового Большого террора за аксиому и рассуждают дальше: «И надвигавшийся террор 50-х годов ему нужен был, чтобы… Да, чтобы начать новую большую войну — войну с Западом. Последнюю войну, которая должна была окончательно сокрушить капитализм»[609], — дописывает свой триллер Э. Радзинский. Доказательства? Ну, какой с драматурга спрос — нету никаких доказательств. Художественное чутье одно.
У «четверки» мог быть абстрактный мотив не желать Сталину долгих лет жизни. Это — судьба предшественников. Сегодня — фаворит, завтра — расстреляли. Но этот мотив слишком «общий», чтобы рисковать, вербовать Хрусталева на совершение теракта. То есть прямо подставлять голову под топор. Ради чего? Ситуация была под контролем, органы — в их руках. Значит, для трагического эпоса нужен мотив посерьезнее, чем постоянные опасения гнева вождя, которые преследовали членов «четверки» уже не одно десятилетие. Но это никак не доказывает, что они, прежде и потом не доверявшие друг другу, вдруг «сговорились и решились».
И мифотворцы берутся за конструирование супер-мотива, который бы заставил соратников Сталина действовать в стиле детектива. Антисталинистам проще — Сталин готовит второй, Самый Большой террор. Собирался вроде вывезти евреев в Биробиджан (при всей спорности этого слуха, это не является мотивом убийства Сталина при участии Маленкова, который сам антисемитскую кампанию и раскручивал), арестовать Молотова и Микояна (или от постов отстранить, или на кол посадить — домыслы, домыслы). И что? Что такое завтра грозит Маленкову и Хрущеву. Берия вроде бы могло напугать «менгрельское дело», которое, якобы, тянулось именно к нему. Но Маленков принимает ключевое участие в «затягивании времени» при оказании помощи Сталину, вместо того, чтобы приняться разоблачать «агентов Берии», замешанный в «подозрительных» ночных событиях 1 марта. А ему «менгрельское дело» не угрожает.
Более того, историк Ю.Н. Жуков, также придерживающийся державной тенденции, но все же в своих исследованиях событий 50-х гг. не покидающий рамок науки, заключает: «События явно застали Г.М. Маленкова врасплох»[610]. Мифотворцы не согласны? Пусть опровергнут аргументы Ю.Н. Жукова.
Как раз поведение Маленкова — камень преткновения тех, кто считает убийцами Хрущева и Берия. Маленков, контролировавший органы безопасности, не разоблачил заговор и вообще не увидел в событиях 28 февраля — 2 марта ничего особенно подозрительного. Из этого может следовать три вывода:
1. Ничего подозрительного не было, потому что не было никакого убийства, а было только четкое выполнение инструкции — Сталин не вызвал порученцев, они и не решились войти до глубокого вечера.
2. Маленков, как и все участники «четверки», тянет время.
3. Маленков, как и другие участники четверки — заказчик мифического «укола Хрусталева».
Таким образом, нужно придумать какой-то мотив, который бы заставил Маленкова, Берия, Хрущева и примкнувшего к ним Булганина не просто тихо наблюдать агонию Сталина, а сговориться и заказать его рискованное убийство. Что-то вроде радиоактивных пуговиц на шинель.
Сталинисты-устряловцы выдвигают версию, которая призвана подвести фундаментальную базу подо все их домыслы — Сталин готовил «увод партии от непосредственного управления государством…»[611]. Можно подумать, что государством управляла «партия». Если бы Ю. Мухин поинтересовался, как управлялся СССР, он бы знал, что в Политбюро (позднее — Президиум) входили как раз высшие государственные руководители, люди, отвечавшие за крупнейшие участки работы по управлению страной. Только одно из этих направлений касалось собственно партийной организации, которая несла на себе ряд важных управленческих функций — подбор кадров, пропаганда и агитация, согласование ведомственных и территориальных интересов на местах. Эти задачи и в наше время, после крушения КПСС, приходится выполнять.
Напрасно устряловцы думают, что Маленков и Хрущев в 1952 г. могли опасаться снижения роли партии. Один отвечал за кадровую работу, другой — за Москву. Если бы Сталину пришло в голову даже восстановить Империю и поручить подбор кадров администрации Его Величества, то во главе этого дела вполне можно было бы поставить именно Маленкова. Он — ничем не хуже других претендентов. Можно — и Хрущева, если найти ему замену на посту московского губернатора.
Кстати, Маленков в это время был гораздо большей грозой партийного аппарата, чем тот же Берия, которого устряловцы записывают в продолжатели «антипартийного» государственнического сталинского курса. Ведь именно Маленков готовил решения съезда, и на самом съезде критиковал партийные органы за ухудшение качественного состава партии, «отрыв партийных органов от масс» и превращение в «своеобразные административно-распорядительные учреждения»[612]. Так что здесь у Сталина не было разногласий с соратниками.