Мифы Цивилизации

If there be nothing new, but that which is

Hath been before, how are our brains beguiled,

Which, labouring for invention, bear amiss

The second burden of a former child!

O, that record could with a backward look,

Even of five hundred courses of the sun,

Show me your image in some antigue boor,

Since mind at first in character was done!

That 1 might see what the old world could say

Whether we are mended, or whether better they,

Or whether revolution be the same.

O, sure I am, the wits of fotmer days

To subjects worse have given admiring praise.

В издании 1640 г. восьмая строка еще категоричнее: «Since mine at first in character was done!».

Наиболее близким к оригиналу является перевод Сергея Степанова:

Коль то, что есть, все было, и давно,

И нет под солнцем ничего, что ново,

И заблуждаться разуму дано,

Один и тот же плод рождая снова,

То память пусть в седые времена

Лет на пятьсот своим проникнет взором,

Где в первокниге первописьмена

Отобразили облик твой узором.

Взгляну я, как писали искони,

Такую красоту живописуя, —

Кто лучше пишет, мы или они?

Иль времена переменялись всуе?

Но знаю: их едва ли уступал

Оригиналу мой оригинал.

Не менее выразительно и свидетельство Лоренцо Балла (1407–1457), известного исследователя античности и латинского языка, тонкими лингвистическими и психологическими наблюдениями доказавшего подложность знаменитого «Константинова дара» в своей знаменитой работе «О красотах латинского языка». В середине XV века Л. Балла утверждал, что «Книги мои имеют перед латинским языком больше заслуг, чем все, что было написано в течение 600 лет по грамматике, риторике, гражданскому и каноническому праву и о значении слов» (Barozzi L, e Sabbadini R. Studi sul Panormita e sul Valla Firenze, 1891. P. 4).

Здесь следует пояснить, что в момент, когда Л. Балла писал эти строки, история Флоренции уже была искусственно удлинена примерно на 260 лет за счет «византийских хроник», привезенных в 1438 г. во Флоренцию Плетоном. Знаменательно, что Л. Балла ни единым словом не упоминает великого Данте, которого сегодня все считают творцом итальянского языка и классиком литературной латыни. (Скорее всего, Данте еще не родился в то время, когда Балла писал свои строки, но об этом — отдельный разговор.)

В том, что латиница была создана позже греческого письма, сейчас никто не сомневается.

Но по традиционной хронологии получается, что латинское письмо сначала деградировало от архаического к классическому, а потом, в эпоху Возрождения, снова приблизилось к первоначальному виду. В рамках излагаемой концепции такого ничем не оправданного явления нет.

Сравнивая латынь с современными языками, необходимо обратить внимание также на то, что флективная структура книжного средневекового латинского языка практически полностью совпадает с системой склонений и спряжений в русском языке.

Это же относится и к остальным славянским языкам, кроме болгарского, и к литовскому языку. В других европейских языках флективная система в той или иной мере разрушена, и в них роль флексий выполняют служебные слова — предлоги. Падежные окончания утрачены в английском, французском и скандинавских языках.

Это — прямое следствие латинизации, поскольку зафиксированное латынью греко-романское произношение балто-славяно-германских окончаний, подвергшееся влиянию иудеоэллинского языка, сильно отличалось от балто-славянского. Взаимное противоречие огласовки письменной латинской формы окончаний в официальной римско-католической речи и в разговорном языке, естественно, мешало взаимопониманию.

В итоге окончания отпали вообще именно в тех современных языках, народы-носители которых населяли регионы конфессионального раскола и последующего межконфессионального столкновения — то есть в Западной и Северо-Западной Европе и на Балканах. Характерно, что промежуточный этап процесса распада флексий зафиксирован именно в современном немецком языке.