Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2

— Как была ее фамилия? Лежнивец?.. Когда Катя была в больнице, то спрашивала, знакома ли мне такая фамилия. Я смог вспомнить только чиновника: то ли министра, то ли замминистра. Тогда такой сумбур и в голове, и в редакции был: статья о профессоре Ладышеве вышла, автор куда-то пропала. Все ее искали, все требовали комментарии. Одни Катьку ругали — мол, по молодости и глупости профессора подставила. Другие хвалили: по совести поступила, вернула из небытия честное имя, кому-то теперь достанется по заслугам… Может быть, те, кто подставил обоих Ладышевых, оставались в медицине и к тому времени занимали руководящие посты? Не знаю… Только потом как-то быстро всё затихло. Кое-кто даже поговаривал, что зря она написала статью: взяла вину на себя, карьеру сломала, работы лишилась. Мол, в наше время честь и совесть не в почете… Хорошо, что бывший редактор, добрая душа, взяла ее обратно на время декрета. Только почти никто не знал, что потеряла она гораздо больше — Ладышева. Он ведь так и не простил ей историю с отцом.

— Почему вы так считаете?

— Потому что достаточно один раз взглянуть на Марту, чтобы понять, кто ее отец.

Сообразив, что выдал главное, из-за чего так настойчиво искал Ладышева, Веня недовольно засопел. Ну кто его снова тянул за язык? Ничему его жизнь не учит!

Выслушав последний аргумент, Поляченко шумно вдохнул, выдохнул. Почему-то стало обидно и за шефа, и за себя. Хотя на себя он, скорее, был зол: ответы на многие вопросы лежали на поверхности, были буквально на ладони, а он не обратил внимания на мелочи.

— Вы не правы. Вадим Сергеевич почти сразу простил Екатерину Александровну. И искал. Он и с вами тогда разговаривал, насколько я помню. — Память у Андрея Леонидовича работала лучше, чем у его собеседника. — И Зина к вам в редакцию ездила. Вы же ей не признались, что Проскурина в больнице.

— Так Катя просила никому не говорить. Я только Генриху и сказал. И то случайно… — добавил он виновато.

— Тем не менее мне удалось узнать, где Екатерина Александровна. Вадим Сергеевич сразу решил ехать в больницу, но сам был уже болен; грипп, высокая температура. И в больнице карантин, как вы уже сказали. Пришлось звонить знакомому начмеду, просить, чтобы его пропустили. Условились о времени. Я высадил его у ворот, а сам поехал за цветами. Точнее, он послал меня за цветами. Четырнадцатое февраля. Я вернулся к воротам, а тут вы садитесь в машину… Те розы, что я купил, так и замерзли в снегу. Я тогда так и не понял, что случилось. А вечером Вадим Сергеевич попал в реанимацию.

— Так и Катя в тот день снова оказалась в больнице с угрозой выкидыша. Но уже в другой, где ее мачеха работала. Арина Ивановна вызвала скорую и отвезла в отделение к подруге. Только перед этим Катюха успела во второй раз послать Генриха куда подальше с его предложением… Что же это получается? Я во всем виноват? — сделал он горький для себя вывод. — Если бы я не сказал Генриху, что она в больнице, то ничего не было бы?

— Вы не виноваты. Так сложились обстоятельства, — успокоил его Поляченко. — Люди они взрослые и неглупые…

— Взрослые и неглупые, — согласился Потюня. — Только сплошное горе от ума у них получается.

— Ладно, с этим разберемся, — Андрей Леонидович посмотрел на часы: времени на сон почти не осталось.

— Хорошо хоть Катька вовремя от Генриха избавилась… Жаль, конечно, хорошая квартира у нее на Гвардейской была. Но зато теперь она ни от кого не зависит.

— Как понять «избавилась»? — насторожился Поляченко.

— Замуж за него не пойдет. Продала квартиру, деньги на операцию Марты получила. Она за Генриха замуж собиралась только для того, чтобы он удочерил Марту. Немецким детям такие операции бесплатно делают. Но теперь нужная сумма на счету. Так что и свадьба отменяется.

— А раньше нельзя было продать? Зачем замуж-то выходить?

— Так Александр Ильич противился. А тут согласился.

— Почему?

— Как я понял, Генрих и его, и Катю обманул, что это он нашел фонд, который оплатил первые операции Марты. А тут она правду узнала. Не он вовсе помог, а другой человек. Потому отец и согласился, наверное. Такой обман нельзя простить.

— А кто оплатил, она вам рассказала?

— Нет. Не до того нам в пятницу было: сначала сделку оформляли, потом деньги считали, затем сразу в банк поехали. Дальше я по своим делам рванул, а она на встречу с подругой отправилась. А тут Галецкая позвонила, стала ее на прием требовать.

— Понятно… — Времени на разговор у Поляченко совершенно не осталось: вот-вот в кабинет зайдут Красильников с Пучковым. — Хотел уточнить: о чем еще спрашивали в милиции?

— Да ни о чем вроде… — Потюня снова напряг память, сосредоточился. — Хотя нет. Спрашивали, не видел ли я то ли какой-то блок, то ли устройство. Мол, есть сведения, что грабители тогда что-то потеряли в канаве.

— А вы?

— Сказал, как и договаривались: ничего не видел, ничего не слышал. Я ведь действительно не видел, что вы там тогда в сумке принесли, — пожал он плечами. — А про сумку меня никто не спрашивал. Снова что-то не то сказал?