Миг бесконечности. Том 2

— Очень хорошо помню. Я тогда была совсем маленькой девочкой, — листаем мы семейный альбом со старыми черно-белыми фотографиями. — Когда в Москве арестовали моего отца — сотрудника МИДа и известного переводчика, мы с мамой гостили в семье ее брата, хирурга-травматолога, который после войны осел в Минске. Он убедил маму не возвращаться домой и, конечно же, рисковал, приютив нас у себя. Как рисковали и все те, кто был вхож в его дом. Я тогда мало что понимала, была болезненной, плаксивой девочкой и хлопот родным доставляла немало.

Однажды у меня разболелся живот. Подозревая аппендицит, дядя решил проконсультироваться у коллеги. Стоило его увидеть, как я сразу перестала хныкать. Уж не знаю, что меня тогда так впечатлило: то ли голос, то ли то, что доктор был в форме, при этом необыкновенно красив и подтянут. Сергей Николаевич тогда служил в военном госпитале.

Аппендицит он исключил и посоветовал родным посадить меня на диету. Спустя несколько дней боли прошли, а доктор стал захаживать в гости. Все сразу отметили, что в его присутствии я меняюсь до неузнаваемости: не капризничаю, становлюсь послушной. Скорее всего, мне не хватало отца, и я выбрала среди окружающих этакий его „заменитель“.

Пришло время идти в школу. На семейном совете в присутствии доктора у меня в шутку спросили, с кем я хочу пойти первый раз в первый класс. Не задумываясь, я по-детски искренне ответила: с дядей Сережей, потому что я его люблю. Все посмеялись, но пожелание выполнили. Вот так и отвел он меня за руку в страну знаний.

Вскоре выпустили папу. Он приехал в Минск, устроился на работу, ему выделили комнату, и мы съехали от дяди. Отец вернулся, но я сильно скучала по Сергею Николаевичу: постоянно упоминала его имя в разговорах, бегала в гости к дяде по поводу и без в надежде, что Сергей Николаевич заглянет к нему на дружеский огонек и нам удастся пообщаться. Моя детская привязанность стала раздражать родителей, и они решили со мой поговорить довольно жестко. Девочке так вести себя непозволительно, тем более если есть отец. В общем, так получилось, что я не видела любимого доктора до самого окончания школы и поступления в институт…»

Нина Георгиевна улыбнулась, закрыла один альбом и открыла следующий.

«Здесь я студентка иняза, — показала она на фотографию улыбающейся слегка полноватой девушки. — Я была пухленькой от природы. Не толстой, а пухленькой. Как выяснилось позже, Сергею Николаевичу всегда нравились именно такие женщины. Когда, спустя годы, мы встретились на юбилее у дяди, я так обрадовалась! Ведь все это время я продолжала тайно скучать по „дяде Сереже“. Он тоже обрадовался, не сводил с меня глаз и вдруг признался, что, повзрослев, я стала похожа на его первую жену. Ее звали Мартина, но она всем представлялась Мартой. Она была дочерью одного из командиров латышских стрелков и служила в том же госпитале, что и Сергей Николаевич. Марта погибла накануне праздника Победы на последнем месяце беременности. Он ее очень любил, продолжал любить, потому так больше и не женился. В День Победы постоянно навещал ее могилу в Калининграде. Кстати, как позже выяснилось, моя бабушка и мама Марты вместе учились в Смольном.

Загадка природы, но я действительно оказалась на нее похожа. Вот, смотрите, — с улыбкой протягивает она мне две фотографии, на которых, на первый взгляд, снята одна и та же женщина. — Я даже косы на голове укладывала так, как она: веночком. Сын до сих пор не знает, что на одной из фотографий вовсе не я».

«Что-то слышал о Марте, но фотографии… Не помню… — удивленно оторвался от чтения Вадим, потянулся в карман за сигаретами, но тут же себя остановил: — Нельзя в чужой машине».

— Курите, — тут же отреагировал Андрей Леонидович, отбросил на панели пепельницу и опустил стекло со стороны пассажира. — Курите, я все понимаю. Читать такое непросто.

Ладышев перевел на него благодарный взгляд, закурил и продолжил чтение.

«…Следующие пять лет мы изредка виделись все у того же дяди. Но я уже была не той девочкой, которая признается в своих чувствах. Жутко смущалась, стеснялась, мы почти не разговаривали. При этом я не переставала думать о нем и мучительно понимала всю нелепость ситуации: он годится мне в отцы. Тем не менее по собственной инициативе в институте я сделала упор на медицинскую тематику. Лелеяла надежду, что мои знания когда-нибудь ему пригодятся.

Так и случилось. Однажды меня вызвали в деканат и предложили перевести с немецкого цикл статей по полевой хирургии. Пояснили, что это нужно для докторской диссертации преподавателя мединститута Ладышева. Услышав фамилию, я едва в обморок не упала. Испуганно залепетала, что не справлюсь. Но никто и слушать не захотел.