Миг бесконечности. Том 2

— Знакомы… Правда, много лет не виделись. С тех пор, как Виктор родительскую квартиру продал. Они жили на одной лестничной площадке — Балай и семья моей Любы.

— Так вот в чем дело! — стало доходить до нее.

— Людмила давно на профессора жаловалась: несносный был, спесивый. Старый пень, пыль давно сыпалась, из ума выжил, но за место держался.

— Откуда вы все это взяли? — не выдержала Катя. — Профессор Ладышев больных оперировал до последнего дня жизни. Даже до последнего часа! Провел показательную операцию, зашел в кабинет, прочитал газету со статьей — и умер… Да по его методикам до сих пор студентов учат!

— Ну, не знаю, — стала чуть менее категоричной Мария Ивановна. — Только я слышала о нем совсем другое. К женщинам приставал, проходу не давал. Особенно к молодым. Той же Людмиле диссертацию зарубил за то, что в постель с ним не легла. Женился на молоденькой, а все ему было мало. Тьфу! — поморщилась она.

— К Балай приставал? — насмешливо уточнила Проскурина. — И вы ей поверили? Сергей Николаевич любил только свою жену, которая действительно его моложе! Да у них была такая любовь, о какой можно мечтать! Да уж… Как, должно быть, эта Балай ненавидела профессора Ладышева, если несла такую чушь… Мария Ивановна, а вам не приходило в голову, что мы оказались пешками в чужой игре? Что кто-то, спекулируя на ваших чувствах, решил свести счеты и заказал статью, которая убила уважаемого человека?

— А мне его не за что уважать. Если он такое светило, почему сына не научил отличить аборт от аппендицита? Ведь это из-за него у меня родных почти не осталось.

— Мария Ивановна, давайте разберемся! Вы ведь сами признали, что, не воспитывайся ваша племянница в такой строгости, не утаи правду — все сложилось бы иначе!

— Вот потому и говорю, что он виноват! Она была напуганным ребенком, а он — врач! Обязан во всем разобраться.

— Хорошо, с этим еще можно согласиться, — немного подумав, признала Катя. — Но при чем здесь профессор Ладышев? Только при том, что он — отец? Или потому что кому-то перешел дорогу? И потом, насколько я смыслю в медицине, последствия криминального аборта должен был обнаружить гинеколог, а совсем не хирург. Разве не так? Но гинеколог, скорее всего, даже не удосужился провести осмотр — поверил на слово, что ваша племянница — девственница. Что в таком случае оставалось хирургу? Не доверять коллеге и самому проверять?

— Не знаю, это их дела, на то они и доктора, — не найдя контраргументов, нервно отреагировала Мария Ивановна. Судя по всему, ее уверенность в виновности семейства Ладышевых сильно поколебалась. — Все равно я никогда их не прощу.

— Ваше право. Знаю только, что младший Ладышев сам себе этого до сих пор простить не может. А вот что касается нас с вами… Хотя при чем здесь вы? Ваши чувства легко объяснить, — задумалась она. — Моя вина… Профессор Ладышев сделал себе имя, не сидя в кабинете, а стоя у операционного стола. Да, это правда: в профессии он был человеком жестким и бескомпромиссным. Честным — от слова «честь». Врагов у таких людей всегда хватает. Но убила его я. И нет мне за это прощения…

— Катя, ты в своем уме?.. — растерялась Мария Ивановна. — Как ты могла его убить? Чем?

— Словом. Ложью. Амбициями начинающей журналистки. Тем, что априори была на вашей стороне и сочувствовала только вам. Я и сейчас вам сочувствую… потому что вы не хотите знать, слышать, отказываетесь простить. Зачем ворошить старую историю, если ничего нельзя исправить?

— Но ведь это действительно так. Какая теперь разница, кто там был прав, кто виноват? Олечки нет, Любочки тоже.

— Профессора Ладышева — тоже нет в живых. Но остались его жена и сын, которым больно до сих пор. Потому что никто не извинился, никто не дал опровержения, — заметила Катя. — И все-таки в этой истории остались еще белые пятна… Почему во врачебной ошибке обвинили только хирурга? — принялась она рассуждать вслух. — Почему даже после того, как постфактум поставили точный диагноз, никто не вспомнил о гинекологе? Эта тайна, возможно, одна из главных… У кого узнать?.. Андрей! — осенило ее.

Сорвавшись с места, она выскочила из кабинета.

— Катя! Постой! — прокричала ей вслед Мария Ивановна и выглянула за дверь.

Но в огромной комнате, разделенной стеклянными перегородками, Проскуриной уже и след простыл. Схватив телефон и сумку, она набросила на плечи шубу и, на ходу набирая номер, не дожидаясь лифта, побежала вниз по ступеням.