— Всяческих попыток сватовства. А здесь даже приятно стало, что наши мнения совпали. А сколько нового я о себе сегодня услышал? Начиная с пеленок! — рассмеялся он. — Тебе не холодно? — вдруг преградил он ей дорогу, заботливо поправил меховой капюшон и потуже затянул шарф. — Можно тормознуть машину.
— Нет, не холодно! Разве может быть холодно в такой шубе? Я с удовольствием прогуляюсь в новогоднюю ночь по праздничному городу, а уж тем более по парку.
— Отец с матерью любили этот парк, у них с ним была связана особая история. Хочешь, я покажу тебе аллею, где он сделал маме предложение?
— Ух ты, как романтично! Конечно, хочу! А ты помнишь, когда в последний раз гулял в Новогоднюю ночь?
— Не помню. Но у нас было принято прогуляться после ужина. Отец твердил, что нет ничего хуже полного желудка перед сном. И выпроваживал на улицу всех, до последнего гостя, хотели они того или нет.
— И почему так жестоко?
— Это у него с войны осталось. Он ведь прямо со студенческой скамьи попал на Курскую дугу. Их в мединституте по ускоренной программе доучивали, а уж ординатуру проходил в полевом госпитале, не отходя от операционного стола.
— Надо же. И сколько ему тогда было лет?
— Чуть больше двадцати. Он, как и я, был самым молодым на потоке. Насколько помню, из их выпуска в пятьдесят военных хирургов к концу войны в живых осталось меньше половины, — вздохнул Вадим. — Из них со временем вышло шесть профессоров, а уж докторами наук и главными врачами, почитай, все стали. Школу прошли суровую, опыта не занимать. В прошлом году мы с мамой ездили в Питер на похороны последнего из их выпуска. Долго ректорствовал, преподавал. Так и умер в ясной памяти и полном сознании.
— Н-да… Поколение…
— Отец ведь тоже до последнего дня и оперировал, и преподавал. Провел показательную операцию, оставил ассистентов зашивать, вернулся в кабинет… Через двадцать минут его нашли мертвым. Обширный инфаркт.
— Жаль… Мог бы еще много пользы людям принести.
— Мог. Но так уж получилось… — Вадим нахмурился. — Что-то мы не о том говорим, — встрепенулся он и постарался улыбнуться. — Новогодняя ночь! Предлагаю помечтать о будущем!
— Согласна! — подхватила Катя и, забежав вперед, игриво заглянула ему в глаза. — Только если ты предложил, то ты первым и начинаешь! Вот о чем ты сейчас мечтаешь, только честно?
— Я? — остановился он. — Только об одном: побыстрее добраться до квартиры, расстелить постель, вот так вот, — обнял он Катю, — схватить тебя в охапку, освободить от бретелей…
— Платье осталось у мамы, — кокетливо заметила Катя.
— …освободить от всякого рода бретелей, — уточнил он, улыбаясь. — И…
— … И-и-и…
Поняв, что вот-вот последует поцелуй, Катя обманным движением подалась ему навстречу и тут же вывернулась из слегка ослабевших объятий.
— Между прочим, целоваться на морозе вредно для здоровья!!! — убегая вперед по освещенной дорожке, звонко прокричала она. — Попробуй догони!!!
— Ах вот ты как?! — принимая ее правила игры, с громким рыком Вадим сорвался с места и бросился следом.
И не было на свете ничего прекраснее, чем эта игра в детские догонялки двух взрослых людей — мужчины и женщины, уже немало повидавших в жизни…
Часть четвертая
1
Первого января наступившего года Катю разбудил… аромат свежесваренного кофе!
Разомкнув веки, она повернула голову на запах, нащупала очки. Так и есть, ей не приснилось: чашечка кофе на прикроватной тумбочке. По другую сторону, на краю постели, в наброшенном на тело махровом халате сидел Вадим, посматривал на часы, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
— Ровно семь минут! С добрым новогодним утром, любительница кофе!!! — перегнувшись через кровать, он поцеловал ее.
— Доброе… — сладко потянулась под одеялом Катя. — Это что? Очередной эксперимент? Хотел узнать, как быстро я просыпаюсь? А теперь еще хочешь засечь, за какое время я добегу с чашкой до кухни? Ведь пить кофе в кровати у тебя не принято…
— Почему? Все предусмотрено, — многозначительно возразил Вадим и достал из-за спинки кровати какую-то доску.
Что-то щелкнуло, снизу опустились две металлические скобы и превратили ее в столик.