Затем я медленно повернулся, и все они стояли тут как тут: Миштиго и Эллен, и Дос Сантос с распухшей щекой, Рыжий Парик, Джордж, Рамзес, Хасан и трое измордованных египтян. Я тогда сделал шаг к ним, и они снова начали рассыпаться веером, с лицами, полными страха. Но я покачал головой.
— Нет, теперь со мной порядок, — поспешил я успокоить их. — Но оставьте меня наедине с самим собой. Я иду к реке принять ванну.
Сделав семь шагов, я кулдыкнул, словно кто-то вытащил из меня затычку, все закружилось, а затем весь мир отправился в канализацию!
Последовавшие дни были пепельными, а ночи — железными. Жизненность, вырванная из моей души, была погребена глубже любой мумии, что лежали, плесневея, под этими песками. Говорят, что мертвые забывают мертвых в доме Аида, Кассандра, но я надеюсь, что это не так. Я, словно заведенный, продолжал руководить экспедицией, и Лорел предложил мне назначить до ее завершения кого-нибудь другого, а самому взять отпуск.
Я не мог.
Что я тогда буду делать? Сидеть и предаваться мрачным размышлениям в каком-нибудь Древнем Месте, выпрашивая дармовую выпивку у неосторожных путешественников? Нет. В такие времена всегда важно хоть какое-нибудь движение; его форма, в конечном итоге, порождает содержание в пустых внутренностях. Потому-то я продолжал вести экскурсию и переключил внимание на сокрытые в ней маленькие тайны.
Разобрав Ролема, я изучил его регулятор. Тот, конечно, был сломан, и, значит, либо это сделал я в начале схватки, либо это сделал Хасан, когда выставил его отбить у меня охоту драться. Если это сделал Хасан, то он хотел меня не просто побить, а умертвить. А если дело обстояло именно так, то возникал вопрос —
Туг одно из двух: либо он предал партию, либо не знал, кто я такой, и имел на уме какую-то иную цель, когда дал Хасану задание убить меня.
Или же Хасан действовал по приказу кого-то еще.
Но кто еще тут мог быть замешан? И опять-таки — почему?
Ответа у меня не было, и я решил, что хочу его получить.
Первые соболезнования пришли от Джорджа.
— Мне очень жаль, Конрад, — сказал он, глядя мимо меня куда-то вбок, затем на песок, а потом, быстро подняв взгляд, — мне в лицо.
Человечные слова расстраивали его, вызывая желание убраться прочь. Я видел это. Сомнительно, что его внимание особенно занимал парад, состоящий из меня и Эллен, прошедший прошлым летом. Его страсти прекращались за пределами биологической лаборатории.
Помню, как он сделал вскрытие последней собаки на Земле. Четыре года Джордж чесал пса за ушами, вычесывая блох из хвоста, и слушал, как тот лает, а потом, в один прекрасный день, подозвал Рольфа к себе. Рольф подбежал рысью, неся в зубах кухонное полотенце, которым они всегда играли в перетягивание каната, и Джордж перетянул его очень близко к себе, сделал укол, а затем вскрыл. Он хотел изучить его, пока пес находился в расцвете сил. Скелет по-прежнему стоит в лаборатории. Он так же хотел растить своих детей — Марка, Дороти и Джима, в ящиках Скиннера, но Эллен каждый раз топала ногой (примерно так: бац! бац! бац!) в приступах материнской заботы, наступающих после очередной беременности и длившихся по меньшей мере месяц, чего вполне хватало, чтобы испортить те изначальные стимулы-предпосылки, которые хотел установить Джордж. Поэтому я не мог углядеть в нем действительно большого желания снять с меня мерку для деревянного спального мешка подземного типа. Если бы он хотел умертвить меня, то нашел бы какой-нибудь тонкий, быстрый и экзотический способ — что-нибудь вроде дивбанского кроличьего яда. Но нет, его это не особо интересовало, уж в этом-то я был уверен.
Сама Эллен, хотя она и способна на сильные чувства, всегда была, есть и будет неисправной заводной куклой. Прежде чем она переведет свои чувства в какие-то адекватные действия, всегда что-нибудь дзинькает, и на следующий день у нее такие же сильные чувства по какому-нибудь иному, часто совершенно противоположному поводу. Она высосала меня полностью еще тогда, в Порте, и, с ее точки зрения, тот роман тихо скончался.
У нее соболезнования получились примерно такими: