Миг бытия так краток

— Почему же тогда он не посетил все первоначально намеченные места? Почему оборвал свою инспекцию после посещения Египта и Греции? Песок, скалы, джунгли да разные чудовища — вот и все, что он видел. Едва ли это годится, чтобы заинтересовать инопланетян.

— Значит, он испугался, вот почему. И счастлив, что остался в живых. Его ведь запросто мог съесть боадил или курет. Он просто убегает.

— Ну и хорошо, пусть себе убегает. Пусть себе передает остальным голубокожим плохой отчет.

— Этого они не могут допустить. Если они-таки захотят въехать, то не ограничатся столь неполными и отрывочными данными. Они просто пришлют кого-нибудь другого. Если мы убьем Миштиго, то веганцы поймут, что мы по-прежнему не шутим, по-прежнему против, по-прежнему несгибаемы, то есть по-прежнему представляем реальную силу.

— …Нет, он не боится за свою жизнь, — задумчиво произнес я.

— Да? Чего же тогда?

— Не знаю. Однако собираюсь выяснить в ближайшее время.

— Как?

— Думается, спрошу у него.

— Вы сумасшедший, — она отвернулась.

— Либо мы сделаем по-моему, либо вообще никак, — заявил я.

— Тогда как угодно. Все это больше не имеет никакого значения. Мы уже проиграли.

Я взял ее за плечи и поцеловал в шею.

— Пока нет. Вот увидите.

Она стояла неподвижно, как статуя.

— Ступайте прочь, — сказала она. — Уже поздно. Уже слишком поздно.

Так я и поступил. Я вернулся в большой старый дом Якова Коронеса, где квартировались мы с Миштиго и где остановился, прибыв в Макриницу, Фил.

Я зашел в комнату его последнего пристанища, туда, где он уснул в последний раз. На письменном столе все еще лежал его «Освобожденный Прометей», рядом с пустой бутылкой. Он сказал мне о собственной кончине еще тогда, когда звонил в Египет. Он перенес тяжелый приступ и многое испытал. Поэтому казалось разумным, что он не преминет оставить сообщение для старого друга.

Я пролистал неудачный эпос Перси Б.

Оно было написано на чистых страницах в конце книги, по-гречески. Не на современном греческом — на классическом.

Сообщало оно вот что: