Московских сборищ завсегдатай,едва очнётся небосвод,люблю, когда рассвет сохатыйчащобу дыма грудью рвёт.На Беговой — одной гостинойесть плюш, и плен, и крен окна,где мчится конь неугасимыйв обгон небесного огня.И видят бельма рани блёклойпустых трибун рассветный бред.Фырчит и блещет быстролётныйпереходящий в утро бегНад бредом, бегом — над Бегамиесть плюш и плен. Есть гобелен:в нём те же свечи и бокалы,тлен бытия, и плюш, и плен.Клубится грива ипподрома.Крепчает рысь младого дня.Застолья вспыльчивая дрёмаостаток ночи пьёт до дна.Уж кто-то щей на кухне просит,и лик красавицы ночнойпомерк. Окурки утра. Осень.Все разбредаются домой.Пирушки грустен вид посмертный.Ещё чего-то рыщет в нейгость неминуемый последний,что всех несносней и пьяней.Уже не терпится хозяйкеуйти в черёд дневных забот,уж за его спиною знакиона к уборке подает.Но неподвижен гость угрюмый.Нездешне одинок и дик,он снова тянется за рюмкойи долго в глубь вина глядит.Не так ли я в пустыне луннойстою? Сообщники души,кем пир был красен многолюдный,стремглав иль нехотя ушли.Кто в стран полуденных заочность,кто — в даль без имени, в какойспасительна судьбы всеобщностьи страшно, если ты изгой.Пригубила — как погубила —непостижимый хлад чела.Всё будущее — прежде было,а будет — быль, что я была.На что упрямилось воловьедвужилье горловой струны —но вот уже и ты, Володя,ушёл из этой стороны.Не поспевает лба неумностьрасслышать краткий твой ответ.Жизнь за тобой вослед рванулась,но вот — глядит тебе вослед.Для этой мысли тёмной, тихойстих занимался и старели сам не знал: причём гостинойвид из окна и интерьер?В честь аллегории нехитройгость там зажился. Сгорячауже он обернул накидкойхозяйки зябкие плеча.Так вот какому вверясь рокугость не уходит со двора!Нет сил поднять его в дорогуу суеверного пера.Играй со мной, двойник понурый,сиди, смотри на белый свет.Отверстой бездны неподкупнойя слышу добродушный смех.
* * *
И стихотворение, посвящённое Блоку, — я преднамеренно но выбрала его для чтения.