Я, мальчик из провинциального Сочи, был восхищен и очарован величественным Кутузовским проспектом, огромным домом сталинской эпохи с колоннами и лепными украшениями, просторным двором, усаженным высоченными деревьями и яркими цветами. И квартирой – небольшой, но чрезвычайно уютной, чистой и заполненной старинной резной мебелью и экзотическими предметами: китайские фарфоровые божки, кофейный сервиз с ближневосточным орнаментом, морские раковины, чешские хрустальные вазы и т. п.
Мы сели за стол, уставленный яствами: от салата «Оливье» до баклажанной икры по-бакински. Рядом на тумбочке красовались бутылки с импортным спиртным. Чувствовалось, что хозяева сделали все, чтобы угодить гостям. Каждый из нас тоже кое-что принес с собой и сдал «дары» в руки хозяйки. Только один из китаистов, Лева Макаревич, не стал расставаться с собственным «подарком» – бутылкой рома. Поставил ее рядом с собой и лишь себя ромом угощал. В итоге парень быстро перебрал, стал орать и, качаясь, передвигаться по комнате. Остальные собравшиеся, насытившись, пустились в пляс. Какое-то время подвыпивший Лева болтался у танцоров под ногами, затем скрылся в ванной и заперся в ней. Из-за двери слышалось журчание водной струи. Потом журчание стихло, но Лева не выходил.
Мы пытались докричаться до парня, но в ответ лишь тишина. В конце концов пришлось взломать дверь. Нашли Леву принимающим ванную прямо в одежде и туфлях. Вылезать он не хотел. Уговорил Наташин двоюродный брат Володя Кленовский, педалируя тот аргумент, что «настоящие мужчины так не раскисают».
Другой инцидент, имевший место в этот вечер, касался меня. Танцуя, я с присущей мне неуклюжестью сбил рукой один из шариков хрустальной люстры. Испугался ответственности за нанесенный ущерб и спрятал шарик в пустом термосе на кухне. Пропажа шарика была замечена уже после ухода гостей, и по инициативе и под руководством бабушки развернулось настоящее расследование. Шарик был найден. Тамара Григорьевна до моего недавнего признания считала, что бабушка сама спрятала шарик, дабы убедить родителей Наташи никогда больше зеленых юнцов в дом не приглашать.
Родители, действительно, остались недовольны последствиями вечеринки. На следующий день, 3 октября, Евгений Павлович записал в дневнике:
Для меня эта вечеринка оказалась знаменательной еще по одной причине. Я обычно тушевался в больших компаниях, особенно стеснялся старших, ранее незнакомых людей. А вот на сей раз вступил в длительный и подробный разговор с бабушкой. Вместе с ней рассматривал фотографию ее супруга, висевшую на стене в коридоре. Наташин дедушка был снят совсем молодым, в форме революционного матроса. Бабушка, которая, как выяснилось, не любила советскую власть, заявила, что в пору большевистской революции человека могли расстрелять на улице только за очки или приличную одежду как «буржуя». Думаю, разговор у меня с бабушкой получился продолжительным и теплым отчасти потому, что я разделял ее взгляды на советскую действительность. Впоследствии выяснилось, что и Наташа находилась с нами на схожей идеологической платформе.
Но это было потом. В тот же вечер все самозабвенно отплясывали модный тогда твист. Я же никогда не умел и не любил танцевать, предпочитал оставаться в сидячем положении и судачить.
У Наташи к тому времени уже, кажется, появился кавалер с параллельного курса факультета МО, Миша Калошин, и вроде бы он участвовал в вечеринке. Постепенно они стали общаться в здании МГИМО – вместе обедали и пили кофе в столовой, вместе ходили по коридорам. Миша стал захаживать и к Корсаковым.