Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 18. Часть 24. Родные

Экзамены я успешно сдал, но в списках зачисленных в институт себя не нашел. В приемной комиссии объяснили, что я забракован медиками. Главврач института Л.К. Титкова подтвердила, что я не годен из-за слабого зрения, а также из-за того, что у меня неправильно оформлена медицинская справка. Насчет слабого зрения главврач лукавила, о чем я ей и заявил. Титкова принялась растолковывать:

– Видишь ли, после окончания МИМО тебя могут направить в страну с трудным климатом, в Африку, Азию. С твоим зрением туда нельзя.

– Как нельзя? – удивился я, – ведь у меня есть военный билет, а с ним государство имеет право направить меня в любую точку Земли, даже на Луну.

Титкова аргументацию отвергла и уступила только после того, как со мной, прорвав кордон охраны, в ее кабинет ворвался знакомый папы, член редколлегии журнала «Крокодил». Он пригрозил опубликовать фельетон в этом сатирическом издании, которого тогда побаивались даже самые большие начальники. А написать было о чем: парня без правильно оформленной медицинской справки и с якобы слабым зрением допускают к сдаче экзаменов, он их успешно выдерживает, после чего ему объявляют – не годен!

В конце концов после всех мытарств меня в институт зачислили. Возможно, учли должность папы – с мэром Сочи дружить выгодно.

А вот мою будущую жену Наташу, которая окончила московскую школу с золотой медалью и обладала блестящими знаниями по всем дисциплинам, взяли в институт только «кандидатом в студенты». Это означало, что ее могли отчислить после первой же сессии за недостаточно высокие оценки.

О поступлении Наташи в МГИМО, ее и моей учебе в этом институте подробно рассказано в томе 1 многотомника «Миг и вечность» (с. 65-212). Не буду здесь повторяться. Отмечу лишь следующее: после зачисления наш I курс факультета Международных экономических отношений собрали, чтобы объявить, кому какой язык учить. Словно предчувствуя свою судьбу, я сидел в зале и вслух, и про себя повторял: «Хоть бы не китайский, хоть бы не китайский!» К тому времени (1964 год) советско-китайские отношения и, главное, восприятие Китая в нашей стране окончательно испортились. КНР – бедная, отсталая страна со странными порядками и дурацкой пропагандой – почти никого не привлекала.

И надо же было такому случиться, что именно меня первым среди китаистов назвали. Зал немедленно разразился смехом, одновременно сочувствующим, издевательским и злорадным. Такой же реакции удостоились названные затем и другие новоиспеченные китаисты.

После китаистов объявили кореистов, в том числе Наташу. Зал эмоций не высказал, но зато приговоренные изучать этот малоизвестный и непопулярный язык сильно расстроились. Наташа в школе увлекалась индийской культурой и мечтала овладеть хинди или урду. И вдруг корейский! Все, что связывало ее с Кореей, – это подаренный в детстве пупс-кореец (он цел и поныне). И помнила еще эпизод из далекого детства, когда с бабушкой ехала в поезде по маршруту Москва – Баку. В одном из купе находились корейцы, и, поскольку на Корейском полуострове тогда шла кровопролитная война, все пассажиры их очень жалели.

Не только Наташа, но и остальные будущие корееведы стали таковыми поневоле. Причем один из них, Лев Макаревич, подал заявление на столь непопулярный китайский язык. Других заявлений на китайское отделение не было, тем не менее парню «влепили» корейский.

Мы с мамой с помощью Рубовича и ряда других знакомых нанесли визиты матерым синологам, работавшим в министерствах, научных учреждениях, органах печати. Все они обнадеживали: язык, мол, важный, перспективный, а в сочетании с изучением международных экономических отношений вообще сделает меня уникальным специалистом.

Учить китайский было непросто. Требовалась ежедневная многочасовая зубрежка. Но язык увлекал – уникальной письменностью, необычным произношением, богатством, замысловатостью. Вскоре мы, китаисты, уже посматривали на других студентов, особенно «западников», свысока: мы, мол, приобщаемся к таинствам и знаниям, которые вам и не снились. Подумаешь, какой-то там английский язык, его каждый дурак знает! «Западники», в свою очередь, относились к нам снисходительно, как к чудакам, неудачникам, забивающим свои головы абракадаброй и обреченным прозябать в обезумевшей от идей Мао Цзэдуна отсталой стране. Кореисты, как вспоминает Наташа, ничем не гордились, просто смиренно вкалывали. Корейский был не проще китайского.

В сентябре 1964 года, сразу после моего поступления в МГИМО, папа отдыхал в Крыму, в Мисхоре. Сохранились папины письма родным в Сочи. Вот они (с сокращениями).

3 сентября 1964 года

«Дорогая Аня, Анюта, Вика!

Вот уже определился курс моего лечения и отдыха, можно сказать акклиматизировался, сложилось впечатление о санатории.