«…Миг между прошлым и будущим»

А когда мы были поменьше, частенько вместе с Вадькой ходили в баню мыться. И, конечно, учиняли разное мелкое хулиганство. К примеру, брали с собой газету. Рвали ее и мочили. Потом подкрадывались к какому-нибудь дядьке, который намыливал голову, и клали ему в таз эту бумагу. Он, как ни в чем не бывало, начинает мыться. А у него газета на голове! Мы же в это время для конспирации усиленно мылим себе головы. И так сидим с намыленными головами и дико потихоньку хохочем. Он негодует:

— Кто кидает бумагу?!

А кто — неизвестно, народу-то много…

Другому дядьке, когда он всласть намылился, мы подсунули таз с холодной водой. Он начал смывать мыло и облил себя ледяной водичкой. Шуму было много!..

Вскоре в институте у меня появились хвосты по математике. Я не особенно-то ею занимался. К тому же, наверное, к математике не очень способный. И меня, хвостатого, через полгода благополучно отчислили.

Поэтому, если б не математика, в институте мне было очень интересно. Я там и на трубе тренировался, на тромбоне. В общем, уже немного понимал, как играть на духовых инструментах. В будущем мне, как композитору и аранжировщику, все это очень пригодилось.

Ну, а когда из института меня выгнали, тут же, в марте сорок пятого, пришла повестка из военкомата. Мне было велено приехать в Омск, в полковую школу.

Сбежать на войну не сумел…

Мама собрала мне в дорогу котомку с продуктами. Ехать два дня. Но в поезд попасть невозможно! Вагоны — битком, на крышах сидят. Кто в солдатской форме, кто в штатском. Билетов, конечно, никаких я не покупал. Походили мы, походили и ушли… Вернулся домой, а мама удивленно:

— Ты не уехал?!

Штурмовал поезд я несколько раз. И только на третий день мой друг Борис затолкал меня в окно вагона. Я где-то пристроился стоя… В общем, как доехал до Омска, не знаю, но все же в военную школу попал.

В казарме полковой школы — двойные нары, узенький, с полметра, матрац. Выдали нам обмотки: сапог не было. Спишь ночью, вдруг тебя будят: подъем! Все вскакивают. У кого обмотки размотались — мыть туалет. Я, правда, ни разу туалет не чистил: все успевал вовремя. Потом даже приспособился просыпаться за три минуты до побудки. Заранее одеваться нельзя, поэтому у меня уже все было нацелено — как и что буду надевать, как только прокричат команду «Подъем!». Я первым соскакивал и спокойненько одевался. Умывались, завтракали.

Потом нас гнали на улицу. Зима холодная, под тридцать. Старшина у нас был, вредный такой, все его прямо ненавидели. Казалось, он издевается над нами. Позднее мы поняли: он просто старался все делать по правилам, как полагается. Но тогда это казалось пыткой.

Мы маршировали, шли куда-нибудь в лесок. И вдруг старшина командует:

— Ложись на снег! Стреляй!

Ага, не успели вовремя!.. Обязательно находится хотя бы один, кто не успевал. Таких заставляли мыть полы. Из них потом дезертиры получались. У нас два дезертира было. Их нашли и отправили на фронт, в маршевую роту.

Раз не успеваешь — снимай рукавицы! И снова:

— Перезаряжай, пли!

А потом — бегом марш!

На обратном пути:

— Запевай!

А у ребят сил нет, чуть ли не слезы на глазах. Им кажется: старшина издевается!..

— Запевай!

Никто не запевает. Тогда:

— Бежа-ать!

Триста метров бежим.

— Запевай!

Все молчат. Впереди на дороге — куча песка.

— Песок в полу шинели нагружать и бежать!

И опять:

— Запевай!

Наконец кто-то начинает запевать. Остальные подпевают, как могут. Дисциплина!..

Кормили нас плохо, в основном супом с кислой капустой. И вот как-то знакомый солдат мне говорит:

— Что ты здесь мучаешься? Мы завтра на фронт уходим. Давай к нам в роту, с нами пойдешь!

Военный джаз-ансамбль

Я пришел к ним в назначенный срок, встал в строй, стою. Но старшина-то своих всех знает.

— А это, — говорит, — кто?..

Отвечаю:

— Солдат Зацепин!

— А откуда ты?

— Всегда тут был, товарищ старшина!

Как бы не так! Выгнал он меня в мою роту…

А настроение такое не только у меня было. Ребята говорили:

— Зря тут мучаемся, надо бежать на фронт!..

Тут пришел какой-то полковник и стал отбирать солдат с десятилеткой в офицерское училище.

— Ну, солдат Зацепин, — говорит, — доволен, что будешь офицером?

— Никак нет, — отвечаю, — товарищ полковник!

— Как?! Ты не хочешь стать советским офицером?!

— А разве позорно быть советским солдатом?

— Не разговаривать, молчать!

В офицеры попасть я боялся, как огня. Потому что хотел быть гражданским. Я знал, что офицерам уволиться из армии невозможно. Но что делать? Приказ есть приказ.

В училище жизнь уже немного другая, чем в части. Курсантам полагается по двадцать граммов сливочного масла, меню состоит не из одних кислых щей. Кто-то за обедом стал меняться: я тебе — масло, ты мне — компот. Я же не менялся, съедал за милую душу и то, и другое.

С месяц я там послужил.

Там я познакомился и подружился с Эдуардом Сальницким. Он поляк по происхождению, очень милый, интеллигентный человек. Стал потом хорошим саксофонистом, классным аранжировщиком. Я как-то зашел в музвзвод, а Эдик там играл на кларнете. Потом он мне говорит:

— Тебе надо идти к нам в музвзвод! Поговори с капельмейстером прямо сейчас.