«МиГ» — перехватчик. Чужие крылья

Началась регулярная тренировка «пеший по-летному». Два здоровых мужика размахивали руками с зажатыми в них самолетиками, чертили в воздухе замысловатые фигуры и периодически яростно спорили.

— А вот все-таки, Дмитрий Михайлович, — резюмировал Виктор итоги их тренировки, — ведомому передатчик нужен. Куда проще сказать, чем показывать жестами. Да и в бою всякое бывает…

— Конечно, нужен, — согласился комэск, — только где их взять столько-то? А ведущему передатчик нужен все-таки куда больше. Нам бы еще один на эскадрилью найти, три пары — это лучше.

— Этажерку сделать? — Виктор почесал затылок под шлемофоном. — Тремя парами это уже можно.

— Какую тута этажерку.

— Ну, третью пару можно выше пустить.

— Эшелонирование по высоте? — Шубин задумался. — Что-то здесь есть, только надо хорошенько покумекать. В принципе, оно верно… у немцев скороподъемность тута лучше, они всегда наверху ходят, а третья пара их там придержит. Посмотреть надо, подумать хорошенько…

Он снова посмотрел на часы и негромко выругался.

— Топливо уже должно выйти. Да где же они есть-то?

Вопрос был сугубо риторический, никто на аэродроме не мог на него ответить. Так они и стояли, под падающим снегом, ожидая непонятно чего, терзаемые мрачными предчувствиями. Снег потихоньку усиливался, укрывая истерзанную войной землю новым слоем, все сильнее сокращая видимость. Попадая на лицо, снежинки таяли, заставляя постоянно вытирать его перчаткой. Виктор поежился, в унтах и меховом комбинезоне тепло, но непонятная тревога словно вымораживала тело изнутри. Он задрал уши своего шлемофона, вдруг раздастся такой желанный рев авиационных моторов, однако небо молчало, слышался только тихий шепот падающих снежинок и мрачное сопение командира. Шубин докурил папиросу, щелчком отправил ее в сугроб и тут же потянулся за новой. Подошел механик петровского самолета, техник Пащенко — молодой, невысокий парень. Он беспрестанно вытирал грязной тряпкой руки и просительно, снизу вверх, смотрел на комэска. Глаза у него при этом были дикие, а выражение лица такое, что казалось, будто он вот-вот расплачется. Глядя на этого растерянного техника, Виктор почувствовал, что у него комок подкатывает к горлу.

— Пащенко, идите, работайте. Вернется ваш командир. Не сегодня-завтра вернется. Вадим с комиссаром воробьи стреляные, не из таких переделок выбирались. — Голос у комэска был глухой, надтреснутый, и фраза прозвучала фальшиво.

Техник ушел, а они продолжили молчать, размышляя каждый о своем. Виктор вспомнил, как сам искал аэродром в похожую погоду. Тогда спасло только чудо, врезаться в землю при таких условиях — раз плюнуть. Шубин молчал, только желваки перекатывались на темном, обветренном лице. Он попытался прикурить папиросу, однако только напрасно щелкал зажигалкой. Виктор увидел, что у комэска трясутся руки.

— Саблин, чего тута смотришь? — кажется, командир нашел крайнего. — Иди, изучай район боевых действий. Чтоб от зубов отскакивало, я проверю. Дожились, летчик в пяти километрах от родного аэродрома блукает…

Виктор оставил Шубина одного стоять под мелким падающим снегом. А Вадим и комиссар так и не вернулись. Ни вечером, ни на другой день, ни через неделю. Их самолеты словно навсегда исчезли в снежной пелене, что повисла над пустынной Донской степью. Они словно растворились в снегопаде. Война походя, мимоходом слизнула двух людей, ломая судьбы их родным и оставляя раны в душах друзей. От двух полных сил, здоровых летчиков остались только нехитрые пожитки и скупые строчки донесений. Через несколько недель про них все забыли, только Сашка Пащенко, молодой, но толковый техник, иногда замирал на полуслове, печально глядя на пустую самолетную стоянку…