«МиГ» — перехватчик. Чужие крылья

— Живой, чертяка! Ну, Витька, ну молодец! — кинулся он обниматься. — А я все переживал, думал, угробил парня. Ну пойдем, обед остынет, — он хлопнул Виктора по плечу, уводя к эскадрильной землянке.

— Видишь, как получилось тута. Раззевались и едва не погибли. И мне, старому хрену, урок, и вам! — Комэск ткнул вверх указательным пальцем. — Никогда не теряйте осмотрительность. Пока двигатель не выключен, пока в капонир не зарулил, крути головой на все триста шестьдесят. А мы расслабились… я уже этого «мессера» мысленно разделал, приготовил и, тута, на блюдечко положил. С хреном и специями. А потом, случайно, оборачиваюсь поглядеть, как там ведомый… а ты уже горишь. Хорошо, тута, что облака близко были, успел уйти. Еще секунд пять, и никакие облака не спасли бы.

А потом летчики набились в тесную, прокуренную землянку второй эскадрильи, и Виктор, обжигаясь горячим борщом, в очередной раз рассказывал историю своих похождений. Вкусный борщ, пюре с котлетами и компот из сухофруктов на обед повысили и без того приподнятое настроение до заоблачных высот. Потом он сыто дремал, прислонившись к борту едущей в деревню полуторки. И даже привычное брюзжание полкового врача Синицына не смогло это настроение испортить. Предоставленный сам себе, он отсыпался и отъедался, не беспокоясь ни о чем. Жизнь начинала налаживаться.

На второй день, когда Виктор сидел у крыльца и, скучая, обозревал скудное хозяйство Екатерины Павловны, на улице послышалось тарахтение мотоциклетного мотора. Хозяйский Барбос зашелся истошным лаем, но когда заляпанный грязью «ТИЗ» остановился прямо напротив хаты, трусливо поджал хвост и поспешно ретировался в будку. Мотоциклист был под стать своему агрегату, такой же грязный, в мокрой с ног до головы плащ-палатке. Он посмотрел по сторонам и решительно двинулся к Виктору.

— Мне нужен сержант Саблин, это вы?

— Ну я, а что?

Мотоциклист скинул плащ-палатку, под ней оказался щегольский кожаный плащ, под которым алели малиновые петлицы с одиноким кубарем. Был он высокий, жилистый, с лицом широкоскулым и жестковатым, смерив Саблина оценивающим взглядом, бросил небрежно:

— Младший лейтенант госбезопасности Сироткин. У меня к вам имеется ряд вопросов. В доме посторонние есть? Хозяйка и врач? Хорошо, пройдемте в комнату, нужно побеседовать.

У Виктора засосало под ложечкой. Меньше всего ему хотелось отвечать на вопросы НКВД. Сорокин действовал нахраписто, выпроводил Синицына с Екатериной Павловной на кухню, уселся на единственный стул и, достав из кармана блокнот, принялся вдумчиво его изучать.

— Рассказывайте, — наконец оторвался он от блокнота и, видя недоумевающий взгляд Виктора, добавил: — Когда, при каких обстоятельствах вы оказались на оккупированной территории. Чем занимались, с кем общались. Все…

Слушал Виктора внимательно, не перебивая, иногда что-то черкал в блокноте, иногда кое-что уточнял. Когда Саблин иссяк, начал задавать вопросы. Судя по ним, он не поверил ни одному его слову. Вопросы были самые разнообразные, заковыристые. Виктор даже поразился, зачем особисту было знать, какая глубина снега в балках, как были одеты убитые им немцы. Кого из них он убил первым, кого вторым. Про немцев он задавал вопросы несколько раз, переиначивая. Видимо, пытался поймать его на противоречиях. Покрутив в руках саблинскую финку, поковырял ногтем рукоять, отложил в сторону, задумавшись. Потом стал пытать за Людку, какой номер дома, как выглядела, наконец Виктор не выдержал:

— Да откуда я знаю, какая у нее фамилия? — закричал он. — Я ей в паспорт не заглядывал. Дом могу показать, в лицо опознаю, а так… — тут он глянул в водянистые глаза особиста и плюхнулся обратно на табурет.

Особист еще почеркал в своем блокноте и зашел с другого боку:

— Вы говорили, что немецкий летчик в вас стрелял… а где ваш шлемофон?

Пришлось искать шлемофон, демонстрировать дырку в наушнике и заживающее ухо. Сироткин удовлетворился, но тут же пристал к трофейным сапогам, пришлось снимать. Сапоги он изучал внимательно, чуть ли не обнюхал, но ничего комментировать не стал, снова принялся пытать его про немцев и маршрут. Виктор думал, что этот допрос никогда не кончится, но тут особист покопался в планшете, достал несколько листов бумаги и карандаш, протянул Виктору.

— Пишите!

— Что писать-то? — от взгляда Сироткина Виктор злился еще сильнее.

— Объяснение о своих похождениях. Подробно и по часам. Все пишите.

Писал Виктор долго, часа полтора. После Сироткин два раза перечитал его писанину, хмыкнул и аккуратно убрал исписанные листы в планшет.

— Если будет нужно, мы с вами свяжемся, — сказал он Виктору вместо прощания. Вскоре послышалось тарахтение мотоциклетного мотора, провожаемое храбрым лаем Барбоса. Больше Виктор этого особиста не видел.

Через два дня врач в очередной раз его осмотрел и направил лечиться.

— Опухоль спала, — сказал он, — завтра поедешь в госпиталь, в Камышовку, там как раз стоматолог есть. Я договорился, чтобы тебе зубы сделали. Оно, конечно, можно и подождать. Но с этими зубами, — он поморщился, — когда еще оказия будет.