Миг столкновения

Первый кусочек выдает тайну – здесь не обошлось без бальзамического уксуса и щепотки соли. За счет последней помидор кажется почти сладким. Пряность базилика дразнит вкусовые рецепторы. Божественно; сытно; тает во рту. Ощущение отеческой заботы. Я будто влилась в семью Дэниэлс. Потребность в еде – одна из базовых; но из нее вытекает и другая потребность – в человеке, который готовил бы эту еду заботливо и любовно. Жую – и впитываю эти чувства.

Насыщаюсь ими в той же мере, что и хлебом с помидорами и моцареллой.

Кажется, перенасытилась; по дороге домой меня просто распирает, я останавливаюсь у ресторана. Он представляется мне крупной деталью пазла под названием «Семья Дэниэлс». Здание кирпичное, любовно обустроенное; внутри мило, хотя сразу бросаются в глаза неиспользованный потенциал пространства, устаревший интерьер, острая нужда в косметическом ремонте. Зато теперь я чуть больше поняла про Дэниэлсов.

За стойкой парень что-то строчит в блокноте.

– Добрый день. А можно Джонаса Дэниэлса?

Парень поднимает взгляд, хитро улыбается.

– Конечно, можно. Иди за мной.

Он оставляет меня в коридорчике перед кухней, и я грызу налакированные ногти, пока не появляется Джонас в поварском фартуке поверх белой футболки, которая ему в плечах тесновата. Из кухни подначивают, Джонас оглядывается, усмехается. Остряки мигом исчезают за дверью.

– Не обижайся. Что возьмешь с кучки идиотов?

Джонас явно только что вымыл руки, держит их на весу, как хирург после операции. Ждет, пока сами высохнут. Интересно, от какого блюда я его отвлекла? Впрочем, Джонас мне рад, и здесь, в ресторане, он не так напряжен, как дома.

– В смысле – привет, Виви.

– Привет, – отвечаю без улыбки. – Ты для меня сэндвич приготовил. Почему?

– Почему? Не знаю. Готовил ланч для Наоми, решил, сэндвичем больше, сэндвичем меньше. Подумал, что тебе перекусить на работе не повредит. И вообще, я мимо студии хожу.

Джонас смотрит неуверенно.

– Хлеб не отсырел? От помидоров, бывает, хлеб сыреет, но…

Делаю шаг к нему, хватаю за горловину футболки, прижимаюсь ртом к его рту. Поцелуй не затяжной, но и не мимолетный. На губах Джонас остается отпечаток алой помады.

– Все было супер. Увидимся завтра.

В дверном окне появляются две физиономии, одобрительно подвывают. Джонас хлопает ладонью по пластику, улыбается мне.

– Увидимся завтра.

Ухожу в растрепанных чувствах, с отпечатками мокрых пальцев на рубашке, в районе талии, там, где Джонас коснулся меня. А здорово я, оказывается, обольщалась насчет контроля над ситуацией. В груди что-то греет и светится, искрится, играет и пенится, как шампанское; вот-вот через край перельется.

Глава 6

Джонас

В последние три дня мой мозг работает как бетономешалка. Кажется, если хоть ненадолго отвлечь мысли от Виви, жизнь вернется в состояние вязкой серой каши, в каком полгода пребывала. Вот почему, готовя ланч для Наоми, я думал о громком смехе Виви. И о том, что Виви не шарахнулась в ужасе от моей семьи, и о том, что она вообще ничего не боится. Желание приготовить для Виви сэндвич возникло спонтанно. Потом, в ресторане, я сам себя чуть не съел с досады. Молодец, ничего не скажешь. Упаковал девушке ланч, будто дошколенку, который в первый раз в садик идет. Так я терзался почти всю свою смену.

А потом появилась Виви, поцеловала меня и исчезла.

В кино первому поцелую всегда много значения придают – и не преувеличивают. Ни на йоту не преувеличивают. Зато про мучения перед вторым поцелуем – ни гу-гу. Ни намека на продумывание его деталей, на страх новой встречи. Получается, если второму поцелую суждено случиться, он произойдет по моей инициативе. И он должен быть не хуже первого. Об этом я размышлял за завтраком.

Сейчас младшие накормлены и отправлены играть в обливашки (в гараже нашлись старые водяные пистолеты). Накладываю последнюю порцию овсянки, сдабриваю коричневым сахаром и пеканом.

К моему удивлению, мама поднялась с постели. Она сидит на полу, возле стеллажа, среди книг. Ставлю тарелку на туалетный столик.

– Спасибо, дружок, – говорит мама. – Вот решила ревизию провести. Слишком много здесь книг, к которым я больше никогда не притронусь. Надо бы их отдать кому-нибудь. Тогда освободится место на полках. Нехорошо книги на полу держать.

– Отличная мысль!

Сам знаю, что с энтузиазмом в голосе перестарался. Ну а вдруг это перелом в депрессии? Мама берет одну из своих любимых книг – роман Габриэля Гарсиа Маркеса; начинает перелистывать. Слышится икающий звук, затем – сдавленный возглас, далее – придушенный всхлип.

Пока мама не разрыдалась, забираю у нее книгу. Успеваю заметить надпись на форзаце. Папин почерк. «Для тебя, amore mio». Ну конечно. Ставлю книгу на полку, поднимаю маму, веду к кровати.

– Прости, – шепчет мама. – Прости меня.

Оставляю ее лежать, свернувшись клубком и мелко трястись от слез. На туалетном столике стынет овсянка. При мне мама только сильнее плачет, так что лучше я пойду. В кухне сажусь на табурет, роняю лоб в ладони. Через неопределенное время раздается скрип открывающейся двери, но я не тружусь поднимать взгляд.